Мы едва успели поставить чайник на печку в бывшем детсаду, отведенном в Колежме под гостиницу, как Всеволод Воробьев явился сам.
— Слышал, помощь моя требуется.
Мы знакомимся и через час с уцелевшим шверцем в качестве образца отправляемся в домашнюю мастерскую Воробьева.
— Не совсем домашняя,— с грустью замечает Всеволод,— еще недавно здесь была база ленинградской станции юных туристов. На базу завезли байдарки и разное снаряжение для водного туризма. Здесь ребята получали инструктаж, путевые карты, спасжилеты и, разумеется, байдарки. Отсюда они отправлялись в море. И не знали администраторы станции никаких забот. Вот только моя ставка сторожа при байдарках на базе кому-то не давала, покоя. Три года назад меня «сократили». Только ребята по-прежнему приезжают сюда, так сказать, на свой или чей-то страх и риск...
Дальше Всеволод мог бы и не продолжать. Мы сами видели этот «проходной двор». Ребята, как и раньше, получали здесь все необходимое. А ставка сторожа в далеком от Колежмы Ленинграде, может быть, пошла на премии тем, кто закрыл для ребят Белое море...
На море разгулялся шторм. Невольную задержку мы использовали для расспросов старожилов. Все еще надеялись на магический, никем не проверенный чердак, где могли сохраниться «Росписи мореходства». Увы, не помогли и беседы с Зинаидой Кирилловной Синицыной — родоначальницей плеяды здешних колхозных мореходов. В низенькой, осевшей в землю избе Зинаида Кирилловна в свои 76 лет неустанно демонстрировала нам поморский бытовой интерьер, на наших глазах пряла, ткала, угощала чаем по старинному церемониалу и при этом охотно позировала Саше Звереву.
Наутро мы мучительно решали — выходить или еще отсиживаться, дожидаясь хорошей погоды. Но что хорошо — никто за фалды нас не хватал. Мы уходили в сильный ветер, нисколько не беспокоясь, ибо от острова до острова в отлив нередко и пешком можно пройти. Пока Саша выгребает на стрежень вздыбившейся от прилива Колежмы, я прилаживаю новый шверц. Два часа мы сражались на затопленной отмели с семибалльным нордом и едва выгребли к островку Березовец, где пересидели разгулявшийся ветер. Совсем как у Максимова: «Ветру выпало много, да он нам у нос до Нюхчи». Наконец мы вышли в море, берега которого и здесь бросают от себя далеко в море песчаные бугристые отпрядыши.
После очередной отсидки в сильный ветер на островке Рислуда мы взяли курс на место весьма примечательное. У мыса Вардия (старое название Вардегора), в 12 верстах от Нюхчи, в 1702 году Петр I повернул назад тяжелые корабли, сам же, посетив Нюхчу, отправился в Повенец. А рядом по «Государевой дороге» волоком тащили малые фрегаты «Св. Дух» и «Курьер» — они и положили начало и флоту на Балтике, и самому Петербургу. Просеки шириной в три сажени давно заросли, а вот гати на болотах можно еще отыскать. Чуть ли не бегом обежали весь мыс. Чем черт не шутит, а вдруг наткнемся на памятную доску с надписью «Здесь в 1702 году Петр Великий...» Увы... Постояли напоследок у семиконечного креста, возможно, ко всему рассказанному отношения не имеющего, и подумали: вот где начиналось окно в Европу. Колосилась у самого моря некошеная трава, тянуло йодом от выброшенных штормом водорослей, гнили почерневшие срубы старинных построек, смоляно пахли ошкуренные бревна какой-то новой стройки. Жизнь продолжалась, но жизни этой явно не хватало памяти...
