Обсуждая результаты гонки, мы говорили о ней, как о хорошем стимуле развития на Севере и туризма, и национальных промыслов, и конечно, ездового собаководства. Это — экологически чистый, традиционный, экзотический вид транспорта. И приносящий доход. Хорошая, обученная ездовая собака стоит свыше 10 тысяч долларов. Мы верим, что новая Великая Гонка — «Берингия» — станет ежегодной.
Дмитрий Ледовской Фото Александра Дьякова
Джеймс Шульц. Сатаки и я. Часть I
М
ой отец был членом клана Короткие Шкуры, следовательно, я тоже принадлежал к нему. У меня было много друзей из нашего клана, юношей и девушек моего возраста. Но больше всего я был привязан к Маньяну (Новый Плащ) и его сестре Сатаки (Западная Женщина). Они были из клана Сучки на Верхушке Дерева, который на большом лагерном кругу располагался справа от нас. (Часто, различные кланы индейцев кочевали порознь. На большую лагерную стоянку они обычно собирались в июле, когда проводились священные церемонии в честь Солнца, а также иногда в холодное время для совместной зимовки. На большой общей стоянке (палатки при этом, как правило, ставились в круг) каждый клан занимал свое место, строго регламентированное традицией.)
Хотя их отец, Черная Выдра, был очень богат, а мой собственный — очень беден; хотя они имели все, что дети только могут пожелать, а я не имел ничего, в общении между нами не было различия: они любили меня так же, как я любил их. Мы были почти неразлучны.
Когда мне было девять зим, а Сатаки — восемь, ее мать сделала для нее маленький вигвам, в котором были все необходимые вещи и в котором Сатаки могла играть со своими друзьями. Мы навьючили вигвам и все его принадлежности на наших громадных собак, отвезли его за пределы лагери и установили там. Сатаки выполняла домашнюю работу, Маньян и я добывали мясо зверей и птиц, которых мы подстреливали из луков. При этом кролики в нашем воображении превращались в бизонов, а куропатки становились оленями и антилопами.
В нашей жизни-игре я всегда был хозяином вигвама, Сатаки — моей женой, а мой младший брат, который был моложе меня на пять зим, — нашим сыном. Временами другие мальчики выражали желание побыть хозяином вигвама, и если я даже соглашался, то Сатаки — никогда.
Мне уже шло шестнадцатое лето, когда однажды утром Сатаки прибежала ко мне, крича:
— У нас больше не будет нашего маленького вигвама! Моя мать его разбирает! Она говорит, что мы уже выросли и у людей могут возникнуть толки насчет нас, если нам будет позволено играть в вигваме вместе.
