— Вот вы, доктор Хизирин, беретесь на практике доказать, что ваш проект — не уловка, направленная на отвлечение ресурсов Российской Империи, а, напротив, идея, ведущая к преумножению добычи важнейшего стратегического материала? — сказал он нарочито официально.
— Мне нужны полномочия, — ответил доктор.
— Будут вам полномочия.
— И… Ведь неизбежен, просто обязателен расход материала.
— В этом-то ведь и суть вашего предложения: жизнь в обмен на русин? — Ларионов решил обойтись без околичностей.
— В этом, в некотором роде, суть любого горнодобывающего промысла, — расхрабрившись, ответил доктор. — Только моё предложение гарантирует, что ресурс, или, если вам угодно, жизнь, детская жизнь, будет потрачена не зря, а обернётся золотниками, нет, дюжинами золотников, а при особых условиях — фунтами добычи.
— Чем — гарантирует?
— Что?
— Вы сказали, что ваше предложение гарантирует. Так вот я спрашиваю, чем, собственно, оно гарантирует.
— Мой опыт, мои исследования, наконец, моя жизнь — вот гарантия.
Жизнь Хизирина Ларионов не ставил ни во что. Но вот опыт, исследования… Что есть, то есть. Ведь и попал сюда из столичного университета Хизирин именно за исследования. Сколько тогда нашли скелетов в подвале лаборатории — девять, десять? Другого бы четвертовали на площади, а Хизирину сошло с рук. А что он здесь, так ведь и Ларионов здесь, при этом его, Ларионова, руки чисты совершенно, да и формуляр безупречен.
— Пусть так, — согласился вдруг Ларионов. Это для Хизирина вдруг, для себя же Ларионов согласился, как только ознакомился с шифрограммой. — Поручаю рудовидцев вашему попечительству с этой минуты. Мне… Нам нужно за две недели добыть не менее четырёх фунтов русина. Лучше самородного. Результат оправдает любую цену. Но если результата не будет…
— Будет, — обыденно, как равному, ответил Хизирин. — Приказ, полагаю, уже готов?
— Возьмёте у секретаря, — ответил Ларионов, давая знать, что дальнейшее пребывание доктора здесь излишне.
После того как за Хизириным закрылась дверь, Ларионов открыл форточку: ему казалось, что сам воздух в кабинете стал ядовитым. Достал из ящика стола полуштоф крепкой «горной» водки и плеснул на ладони, хотя Хизирина он не касался и мизинцем. Потом наполнил рюмку — большую, железнодорожную. Покамест не граф, сойдёт и водка.
