— Представляете, какое это будет наслаждение: взять в руки добрую пригоршню земли...
Ханс нередко разгонял нашу мрачность юмористическими замечаниями; от него сплошь и рядом можно было услышать реплики, из которых явствовало, что он считает наше плавание чем-то вроде туристского похода, предусматривающего испытание участников в различного рода лишениях. Однажды Ханс совершенно серьезно пожаловался на то, что жизнь на борту проходит чересчур однообразно — словно в этом заключалась наша главная беда! А вообще я уважал Ханса за его неунывающий нрав. Неплохо бы и остальным быть такими.
Стемнело... И вскоре стало так холодно, что мы, несмотря на усталость, карабкались вперегонки по крыше, когда плот кренился. Говоря «мы», я исключаю не только больного Эрика, но и Хуанито — он, как ни странно, превосходно спал! Мы оставили его в покое, тем более, что он опять начал чудить.
С тех пор как плот стал тонуть, прошло два месяца, но впервые над нами по-настоящему нависла смертельная опасность. Я до того устал, что ощущал не страх, а скорее облегчение при мысли о том, что скоро погружусь навсегда в теплое мягкое море...
Наступило утро, на востоке родился рассвет. К моему невыразимому удивлению, не только я, но и все мои товарищи были живы. Волны угомонились, и плот кренился не так угрожающе; но все же мы боялись уснуть, хотя безумно хотели спать. Вдруг Жан, не говоря ни слова, сполз с крыши и исчез. Я до того отупел, что отнесся к его исчезновению совершенно безучастно. Но вот Жан показался снова — с газовой плиткой в руках. Пристыженный, я помог ему влезть и установить ее в ящик — для защиты от ветра, затем отыскал пачку сырых макарон. Вопреки нашим опасениям плитка действовала, и вскоре каждый получил по большой тарелке макарон.
Каким-то чудом смерть в последний миг отступила. Но сколько продлится отсрочка? Больше мы не выдержим: следующий шторм опрокинет плот. Чтобы спастись, — а после сытного завтрака я обрел волю к жизни,— надо что-то предпринимать. Что? Я взывал к товарищам, надеясь услышать гениальное предложение, но они лишь молча смотрели в пространство. Оставался Эрик. Он был в сознании и сам поманил меня к себе.
— Надо во что бы то ни стало увеличить остойчивость плота... — начал он твердо.
Я прервал его нетерпеливым жестом. Совет, конечно, превосходный, но мы и так уже все сделали.
— Я долго думал, стараясь представить себе, как поступил бы. на нашем месте полинезиец, — невозмутимо продолжал Эрик. — И нашел решение. Полинезиец попытался бы сделать балансир.
