С трудом нам удавалось не перевернуться. Каждый из нас боролся в одиночку. Мы не могли больше переговариваться; не было времени, чтобы следить взглядом за Райнером. Я был занят только самим собой. Все внимание я сконцентрировал исключительно на движении своей лодки. Все, что угодно, только бы не перевернуться! Перевернуться в открытом море было бы не просто неприятностью — это был бы конец. Нельзя было и думать о том, чтобы помочь другому. Здесь каждый — борец-одиночка, каждый должен быть готовым стать им...
Я давно потерял чувство времени и удивился, когда наконец обогнул восточный мыс и он остался позади меня. Справа от меня была широкая бухта, которая находилась между восточным мысом и собственно мысом Горн. Мы немного перевели дух, подплыли настолько близко друг к другу, что смогли переговариваться. Вода казалась здесь гораздо спокойнее.
Внезапно стена облаков надвинулась и заслонила полностью от нас остров. Налетела густая вьюга, подул ветер, в одно мгновение началась борьба не на жизнь, а на смерть. Вблизи ничего нельзя было рассмотреть, так что мы должны были следить не только за волнением на море, но и за курсом, чтобы не наскочить на подводные камни. Мы гребли в сильном напряжении без остановки. Силы были на исходе. Мою правую ногу свело судорогой, и я пытался не обращать внимание на боль. Я не мог ни вытянуть ногу, ни изменить позу, так как управлял ногами. Суставы, мышцы, нога — все болело...
Наконец облачная завеса понемногу расступилась, и тяжеловесные утесы мыса Горн выступили перед нами.
Как долго я ждал этого момента! Я мог не только сфотографировать мыс, но и запечатлеть его в своей памяти на всю жизнь... Время от времени я ловил взгляд Райнера, который греб от меня на расстоянии около 400 метров. За мысом простиралась еще одна бухта. Там мы могли бы пристать к берегу: бороться со штормом уже не было сил. Но мы понимали, что если причалим, то у нас никогда больше не хватит мужества снова отправиться в путь по бушующим волнам. Я заметил, что стемнело, день клонится к закату. Перед нами очередной скалистый мыс. Я греб с таким отчаянием, но мне казалось, что стою на одном месте. Теперь мы плыли на северо-запад. Становилось все темнее. Перед собой я видел только пенистые гребни прибойной волны, которые разбивались как бы на ровном месте: это, должно быть, были впадины у западного мыса. Они пугают моряков своими подводными течениями.
В сумерках я греб к мысу, слыша только шум прибоя, замечая белые пенистые барашки волн, сверкающие как клыки хищного зверя в наступающей ночи. Я слишком устал, чтобы испугаться... Я греб вперед, словно автомат, не чувствуя больше ударов волн о лодку. Я летел по дикому, пенистому ландшафту и удивлялся, что все еще сижу в фальтботе.
