Тишина. Ужас. И вдруг, как осознание, как голос — тоже в душе — хочешь жить? Беги…
Мы запрыгнули в автомобиль. Старый верный вездеходик завелся сразу и понес нас отсюда и вынес. Остались позади развалины железнодорожного переезда и брошенного поселочка при нем, и только черные штакеты лагерных заборов все тянулись вдоль трассы, и все стучало в висках — «беги…беги…беги»…
Перевал Эвота навис над долиной узким мостиком — двум машинам не разойтись. Выйдя из УАЗа, я обернулся. Долина лежала внизу в дымке: тихо скользили по ней туманы, как духи ушедших, и солнце иных миров нехотя освещало это. «Елюю Черкечех» — красной краской на придорожной скале вывела чья-то рука по-якутски — «Долина смерти»…
Эпилог
Пройдет время. Будут иные поездки, другие, дальние страны, чужие города и незнакомые нравы. Но почему-то мне среди всех этих красот и чудес часто видится-снится одно и то же место в низовьях Лены — низкий берег серого песка, похожий на прибалтийские дюны, и поселок в десяток бараков со странным названием — Титары, Кюсюр, Сиктях?
Из летника — вырубленного еще ссыльными в мерзлоте склада — хозяйка выносит пару муксунов. Коля, местный охотник-якут, кривым своим и острым, как бритва, ножом, строгает рыбу. Горит костерок, тихо плещется река. Ближайшее от поселка жилье в пятистах километрах — метеопост: три пары, две пожилые, одна — молодая.
— Сто двадцать патронов, однако, на год дают, шибко мало, — вздыхает Коля, — ну да я его выслежу…
— Кого, Коля?
— Волка. Волк, однако, ходит, — Коля пьет черный чай и затягивается махрой, — тундровый… И еще — росомаха.
— А что это за зверь? Большой?
— Ну, однако, мешок с рыбой утащит, ага…
Я вытягиваюсь на днище старой перевернутой лодки.
— Жениться, однако, хочешь?
— На ком, Коля? — изумленно спрашиваю я.
— Внучка у меня шибко хороший, школу-интернат закончил, замуж пора, — он испытующе смотрит на меня, — мужика нет, шибко плохой мужик пошел, пьет только, не охотится, детей не может делать…
Я долго молчу. Я знаю, что в этих местах жену можно купить за пять обойм к карабину СКС, и эта женщина никого и никогда не пустит в дом в отсутствие хозяина и верна ему будет до смерти.
— Женись, паря, — неожиданная слеза блестит в уголке глаза старого охотника, он смаргивает, — чего по свету бродишь, чего себе ищешь? Дом есть, жена есть, собака есть, винтовка есть — чего тебе надо?
По-прежнему горит костерок, тихо плещется Лена… Но уже машут нам с «Ермака» — напоминают, что долго стоять нельзя, так как от соседней горы «сходят с ума» приборы: магнитная стрелка крутится без остановки. Вот ведь какая вещь: приборы барахлят и ломаются, а люди — ничего, живут и не тужат…
