Площадь на холме была ограничена небольшими, тесно стоящими плечом к плечу, без промежутков, домами. Сверху они плавно закруглялись мансардами. Нижние этажи были распахнуты ресторанам, кафе, бистро... Казалось, они, переполнившись, как пена из кружек изливались на тротуары, точнее, на центр площади, белыми стульями и столами и растекались меж деревьев. За ними оставался узкий проход для нескончаемого потока людей. Какая-то часть площади была забаррикадирована мольбертами художников. Здесь же, на брусчатке, были выставлены картины для продажи. Они воспринимались скорее как сувенир для туриста, нежели как предмет серьезной живописи. Были среди них и поделки под Тулуз-Лотрека, Дега, Писсарро, под других мастеров, имена которых остались связанными с Монмартром... Готовые портреты на мольбертах, знакомящие прохожих с манерой художника, в большинстве своем смотрелись ученическими работами. И вся эта прямо-таки самодеятельность вокруг клоуны, фокусники, самозабвенно гримасничали со всем традиционным набором трюков и шуток — и художники с мольбертами, — все это представлялось мне имитацией доброй звездной поры Монмартра...
Как же я обрадовался, когда, изрядно потолкавшись, увидел Сережу. Он сидел у стены в длинном ряду круглых мраморных столиков и выглядел таким нарядным, что я не сразу его признал. В рыжем твидовом пиджаке, с великолепной небрежностью завязанный галстук; перед ним чашка с кофе, и глазами он прощупывает толпу.
— Сережа! — крикнул я, кажется, на весь Монмартр.
— А я вас ищу, сказав, усадил меня за стол. Гарсон позвал он такого же паренька, как и он сам, и заказал мне кофе.
— Тебя не узнать, — сказал я поощрительно.
— Это так, к случаю. Сегодня я веду группу петербуржцев в Мулен-Руж.
— И сколько это будет стоить им? — спросил я, зная, что не каждому туристу это по карману.
— Сеанс традиционного канкана с бутылкой шампанского около пятисот франков... А мне проценты от хозяев кабаре за каждого туриста.
После кофе Сережа повел меня посмотреть окрестные улицы бывшей некогда деревни. С двух сторон площади расходились улочки, от них разветвлялись другие, изломленно кривые, такие, какими их писал Утрилло... Сережа показал мне дом, в котором работал Пикассо в пору, когда рождался кубизм — геометрическая живопись. После Пикассо нас больше не хватило на прогулку, мы не стали отдаляться и, оставив где-то в стороне «монмартрской деревни» кладбище и виноградники, повернули обратно. Вот тогда-то Сережа и предложил нам поужинать «У мамаши Катрин». Он привел меня к дому номер шесть на площади, подвел к дощечке, висевшей на видном месте, на которой была описана история того, как в 1814 году казаки развлекались здесь в корчме деревни, требовали подавать вино и еду быстро... А потом хозяин корчмы на Монмартре назвал свое заведение «Бистро».
