Из коридора постучали, и я зажмурилась. Что ж, самое время.
– Давно ты там стоишь, пап?
– Примерно с тех пор, как ты стала говорить о везении. – Пол вошел в комнату и присел за пианино.
Я наблюдала за его отражением в оконном стекле.
– Ты уходишь, да? – тихо спросил он.
Пак поднялся и деликатно вышел вон, оставляя нас наедине… с мурлычущим Грималкиным. Я нерешительно кивнула и отвернулась от окна к отцу.
– Не хочу тебя оставлять! Если бы только можно было не уходить…
Пол сосредоточенно хмурился, как бы силясь понять, потом кивнул. Взгляд его оставался по-прежнему ясным.
– Это… важно? – спросил он.
– Угу.
– Ты вернешься?
В горле у меня застыл комок. Я сглотнула, сделала глубокий вдох.
– Надеюсь.
– Меган. – Папа мучительно подбирал слова. – Я знаю… я многого не понимаю. Знаю, что ты… больше, чем я когда-нибудь буду способен понять. И я вроде бы твой отец… Но ты способна справиться самостоятельно. Поэтому иди. – Он улыбнулся, и от глаз побежали морщинки. – Не прощайся и не переживай за меня. Делай что должно. Я подожду твоего возвращения.
– Спасибо, пап, – улыбнулась я.
Он кивнул, потом взгляд его снова остекленел, как будто эта беседа исчерпала весь запас его здравомыслия. Он потянул носом воздух и спросил с детской радостью:
– Ужинать?
Я кивнула, чувствуя себя довольно нелепо.
– Ага. Давай ты пока что пойдешь к себе в комнату, а я тебя позову, когда сядем за стол? Ты поработай над песней, ладно?
– Хорошо. – Он весело поднялся и, уже выходя в коридор, объявил через плечо, едва ли не светясь от гордости: – Она почти готова, да! Это песня для моей дочки, но завтра я сыграю ее для тебя, ладно?
– Ладно, – прошептала я, и он ушел.
Комната наполнилась тишиной, лишь часы негромко тикали на стене, да из кухни доносились шорохи. Я вернулась к дивану и села рядом с Грималкиным, не понимая, как быть дальше. Конечно, следовало отыскать Ясеня и извиниться или, по меньшей мере, объяснить, почему не хотела брать его с собой.
Мне было не по себе, я понимала, что он на меня злится. А ведь я всего лишь хотела уберечь его от новой боли; откуда мне было знать, что освободить фейри от данного им обещания – значит не доверять?
– Ты так волнуешься о нем, – проговорил Грималкин в тишине. – Почему бы тебе не попросить его стать твоим рыцарем?
Я моргнула.
– Что?
Кошачьи глаза распахнулись – золотые, с вертикальными зрачками, удивленно-насмешливые.
– Твоим рыцарем, – медленно повторил он. – Ты понимаешь это слово, так? Люди не успели его забыть.
