Хмель-злодей | страница 40



День клонился к вечеру, солнце садилось, багрово-красный закат, непривычный в этих местах, полыхал в небе.

От восхода до заката этого долгого кровавого дня осталось в городе Немирове десять тысяч загубленных жизней.

Глава 5. Предательство

«Верить клятвам предателя — всё равно, что верить благочестию дьявола».

Елизавета I

— Ты поплачь, легче будет, — Рут легонько касалась губами руки Давида, прижимая её к своей щеке. Голова её лежала у него на коленях. Они сидели в шалаше, наскоро собранном Давидом из жердей и веток. В лесу было тихо и казалось, что весь этот дикий и злобный мир существует только в их воображении, потому что того, что случилось, просто не могло быть в реальности. Перед глазами Давида стояла страшная картина смерти его большой и дружной семьи, и он то выл, вздрагивая и выкрикивая что-то непонятное, то жалобно всхлипывал, как ребёнок…

Ему удалось днём тайком проникнуть в дом и зайти в комнату любимца всей семьи Мойшеле. Младший брат сидел за столом, голова его лежала на раскрытой книге Святого писания. В шею был воткнут нож, как будто кто-то приковал его к страницам Вечной книги. Давид подошёл ближе и прочитал строчку вверху, которая не была залита кровью: «Возлюби ближнего своего…».

— За что, Боже, за что его, мальчишку, который не сделал в жизни никому ничего плохого? Он только учил Святое писание.

Давид произносил эти слова, как сомнамбула, разговаривая то ли сам с собой, то ли с Богом. Его била дрожь, хотя ночь выдалась тёплая.

Как хочется погладить нежную, тёплую руку матери, как хочется услышать её голос… Он был беспокойным сыном.

— Мама, прости меня, мама…

Но поздно, слишком поздно…

Серый рассвет нехотя вполз в лес, пронизываясь сквозь густую листву деревьев. Первый робкий луч солнца заглянул в шалаш, где тревожным сном, обняв друг друга, спали юноша и девушка. Они забылись только под утро, но не любовными утехами была полна их ночь.

Давид осторожно разнял руки девушки и поднялся. И это был уже другой человек — за сутки он повзрослел на десять лет.

Тихонько вылез из шалаша, незаметного издали чужому глазу, сделал несколько упражнений. Потом разбудил Рут, осторожно поцеловав её в полураскрытые во сне губы:

— Пора, любая моя.

Девушка потянулась, не открывая глаз, закинула свои гибкие руки за шею Давида и так поднялась.

Потом, не успев согнать с лица мечтательную сонную улыбку, взглянула на возлюбленного, и остатки сна слетели с прекрасного девичьего лица. Глаза, и так огромные, казалось стали ещё больше: