Из толпы раздались выкрики:
— Подними голову, жид! Посмотри людям в глаза! Это мы, те, которых ты грабил и мытарил.
Захарий поднял голову, его глаза были устремлены куда-то вдаль, сквозь злобно орущую толпу, словно видел он что-то, одному ему ведомое. Губы его шевелились, произнося слова молитвы.
— Да что с ним разговаривать, смерть жиду и всему его выводку!
— кричали из толпы.
— Значит, одобряете? — уточнил Богдан, — так какою смертью вы назначите ему умереть за наши страдания?
— Заколоть! Утопить! Повесить! — неслись выкрики.
Из толпы вышел степенный казак благородного вида:
— Предлагаю отрубить руки и ноги и бросить на дорогу, пусть помучается, подыхая.
— Любо, любо! — заголосила толпа.
— Ну, вот и решили! Есть добровольцы, кто исполнит это решение? — довольно ухмыльнувшись, спросил Богдан.
— А ты и исполни, батька, — отозвался всё тот же казак.
Хмельницкий не ожидал такой прямоты, и это его немного смутило, но он знал, что не должен подавать виду и показывать своей жалости и слабости.
Не торопясь, приблизился он к Захарию. Кто-то услужливо подал ему топор-секиру. Сейчас и до Захария дошёл смысл устроенного Богданом судилища. Он прекратил чтение молитвы, и взгляд его устремился прямо в глаза человеку, который был обязан ему жизнью. Губы его произнесли несколько слов, от которых Хмельницкий поёжился, но руки его еще крепче сжали топорище.
Только немногие, близко стоящие, смогли расслышать:
— Будь ты проклят и дети твои, и весь твой род да истребится…
Глухо ухнул топор, разрубая человеческие кости, и кровь алой струёй обагрила истоптанную землю.
— Пошли отсюда, — толкнул Михаил Сашку, — чувствую я, что это сборище дикарей и нас скоро заставит плясать под их мелодию.
— А это уж от нас зависит, — философски заметил Сашка.
Друзья торопливо покинули майдан.
Богдан уже не видел, как казаки саблями закалывали старую еврейку, жену Захария, которая совсем недавно просидела ночь у постели его сына, пытаясь спасти после экзекуции, устроенной управляющим Чаплинским. Истошными голосами закричали их дети, поднятые казаками на пики.
Хмельницкий, молча, уходил в свой шатёр, хорошего настроения как не бывало.
«Всегда эти жиды всё портят», — подумал он. Но уже придя к себе и устроившись на мягких подушках, вспомнил наставление Лайолы, основателя школы иезуитов, в которой он учился во Львове: «Цель оправдывает средства».
Тем и утешился.
А слова старого еврея оказались вещими.
Хмурое утро поднималось над Украиной.
