Илья ехал медленно по городу, прошивая насквозь эту настоящую белую ночь. А навстречу ему шла, помахивая сумочкой, она. Илья притормозил, остановился. Она перешла на другую сторону дороги, остановилась, сняла туфельку и, прыгая на одной ножке, вытряхнула из нее песок.
– Привет! – сказал ей Илья.
– Привет! – ответила она, покосившись на него.
Симпатичная. На шее – голубой шелковый шарф, юбка короткая, в складку, кофточка пестрая. На щеке – родинка, и глаза с прищуром, в ресницах длинных, будто стрелочки. Смотрит и смеется!
– Узнал?
– Нет… – Покровский честно признался.
– Эх ты! А говорил, что никогда не забудешь!
– Стоп! Лилька?!
Ну!
– Лилька!!!
Илья выскочил из машины и подхватил ее, легкую и тоненькую.
– Лилька!!! Если б ты знала, как ты меня спасла!
– От чего?!
– A-а, не спрашивай! Рассказывай, где ты, что и как?
С Лилькой Царьковой у Ильи был офигенный роман. В пионерском лагере… Ну да, им было по пятнадцать лет. Но целовались, как совершеннолетние, до одури. И больше ничего. А потом потерялись. Пару раз встретились в городе, но обстановка уже не располагала – даже не прикоснулись друг к другу.
И вот – Лилька. Взрослая. Какая-то потусторонняя этой призрачной ночью. Солнце спряталось за трубы, и оттого ночь стала призрачной. На минуту ровно. И тут же снова яркое и жаркое светило высунулось и растеклось по крышам. И Лилька засияла, засверкала своей хорошо сохранившейся молодостью и беззаботностью.
– Лилька, а ты… свободна?
– Ну… до пятницы я совершенно свободна, Винни-Пух!
– Тогда давай завалимся куда-нибудь, а? Посидим, повспоминаем?!
– А давай – ко мне?
– К тебе? – протянул нерешительно Илья. – А меня там брат или батя твой не встретит с колом?
– Ох, Покровский! Ты забыл, сколько времени прошло! А я уже большая девочка и живу совершенно самостоятельно. Ну что? Все еще боишься бати или брата?
– Нет, не боюсь уже! Поехали, мое спасение!
Лилька хотела любви. Как все – большой и чистой. Она поминутно спрашивала Илью:
– Ты меня любишь? Ты любишь меня? Ну, скажи – любишь?!
Она хотела, чтобы он ей врал, и он врал:
– Люблю. Конечно, люблю.
– И мы будем вместе?
– Будем. Конечно, будем.
Глупо? Конечно, глупо. Но он в эту ночь своего одиночества – а он и с Лилькой был одинок! – готов был врать, лишь бы ощущать ее рядом, такую теплую, живую, так желающую любви. Он ничего ей не рассказывал, но мысленно поделился своими проблемами. Она молчала. Слушала. А потом тихо спала, разметавшись во сне на низкой тахте, застеленной огненно-красным бельем. Белая, словно птица, с запрокинутой головой, на огненно-красном. Как в огне…
