Я заметил ее издали, и сердце запрыгало, как мячик на резиновой нити. Она, как всегда, выглядела элегантно. Узкое черное платье (странно, но одежды другого цвета я на ней не помнил, за исключением белого купальника, в котором она лежала у бассейна сто лет назад), туфли на шпильке, гладко зачесанные назад волосы. Она кивнула мне без малейшего намека на любезность и села на переднее сиденье. Я смотрел на тонкую прядь волос, выбившуюся из безукоризненной прически, и жадно вдыхал нежный аромат духов — тех самых: она не меняла своих вкусов.
«Лиза, неужели это — ты? — хотелось прошептать мне в этот строгий затылок. — Я думал о тебе всю жизнь. Что мне делать теперь? Скажи сама. Как ты скажешь — так и будет…»
7
В лифте мы поднимались молча. Я кожей чувствовал ее пренебрежение, ее равнодушие и нежелание погружаться в проблемы, из-за которых я осмелился отнимать у нее время.
Я долго не мог вставить ключ в замок и даже был бы рад, если бы он сломался. Я робел так, будто мне не тридцать восемь, а восемнадцать, как тогда… Она вошла в квартиру, по-хозяйски прошлась по комнатам, заглянула на кухню, наверное, оценивая, насколько уютен этот дом. После отъезда Лики здесь царил некоторый беспорядок, на столе еще стояли две чашки, валялся надкушенный бутерброд.
— Я тут кое-что купил… — виновато сказал я и зашуршал пакетами, вынимая продукты и бутылки. — Сейчас сварю кофе…
— Не стоит. У меня совсем мало времени, — сказала она, присаживаясь на стул и доставая из сумочки сигареты. — У вас здесь довольно мило. Можно я еще пройдусь?
— Конечно!
Я был рад, что она на какое-то время оставила меня одного. Быстро убрал чашки и выбросил бутерброд, протер стол, расставил на нем все, что купил, включил кофеварку.
— Хороший дом, — заметила Лиза, вернувшись. — Откровенно говоря, не ожидала… Так о чем же вы хотели со мной поговорить? О Лике?
Я вздрогнул, будто мне за шиворот вылили холодную воду.
— Нет… Может быть, мартини? — предложил я, понимая, что с каждой минутой теряю смелость и желание о чем-то говорить. А если это так, то мое приглашение будет выглядеть совершенно дурацким.
— Хорошо, — согласилась она и закурила, переплела ноги и откинулась на спинку стула. Ее любимая поза. Я разлил мартини и сел напротив.
…Сколько раз я представлял себе эту минуту! Сколько раз воскрешал в памяти тот красный огонек, сверкнувший передо мною в конце ночной аллеи! Мы сидели почти так же, только теперь между нами стояла железобетонная стена. И ее имя было почти одинаково дорого нам обоим… Только я знал об этом, а она — нет. Мне было больно, а она спокойно курила и смотрела на меня насмешливыми, слегка прищуренными глазами — темными и глубокими, как на портретах фламандских мастеров.
