— Она убила моих родителей, — сказала Катя.
— Вау!.. Вот это светомузыка! — взвыла Чуб.
Широкая Владимирская улица окрасилась цветом зари: банк в готическом особняке напротив и маленький желтый двухэтажный домик Грушевского, и огромная серая сталинская махина «Служба безопасности Украины» — внезапно стали сверкающе-розовыми. Город озарился светом души неизвестной монахини с забытого кладбища на Лысой Горе. А секунду спустя Киев стал голубым… Массивные серые псевдоколонны «Службы безопасности» оказались сделанными из бирюзы, от соприкосновения с лазурью бордовый барочный дом на углу с Прорезной стал фиолетовым. Город точно упал на морское дно. А потом засиял как солнце, стал золотым — будто на один краткий миг Киев сделался вылитым из чистейшего золота заветного Эльдорадо. Банк сиял золотыми стенами, барочная лепнина на углу Прорезной слепила глаза, ужасающий своими размерами золотой сталинский кирпич мог бы покрыть собой весь государственный долг Украины…
— В желтые бриллианты превращаются души познавших прозрение, — сказала Акнир. — Души невинных жертв — в красные. Берегинь — в фиолетовые.
Несколько мину т они восхищенно смотрели на невероятное зрелище: Город, непрерывно менявший цвета, свет, разогнавший туман. Затем, оторвавшись от окна, Чуб недовольно почесала засомневавшийся нос:
— Мне одно не понятно. Что же на самом деле случилось с Ириной?
— Я могу рассказать вам это… — сказал девичий голос.
И в тот же миг Город окрасился кроваво-красным, как будто дома, улица, люди, деревья враз провалились в ад. И Катя сразу подумала про красный бриллиант, слишком мутный, чтоб прийтись по вкусу Виктории. Слишком кровавый.
За их спинами в розово-красной рубахе стояла Ирина Ипатина.
— Мне было 12 лет, когда мой отец стал моим мужем, — сказала она.
Маша открыла рот:
— Он… тебя…
— Изнасиловал?! — грюкнула Даша.
— Не знаю. Он не применял силу, — Ирина смотрела сквозь них. От ее пребывания комната забытой гостиницы озарилась тревожным красным, и от этого мигающего кровавого света было больно глазам. — Я не понимала тогда, что происходит… Он не был жесток. Был осторожен. С тех пор он был со мной почти каждый день.
— А твоя мать? — закипела Чуб. — Ну, эта, приемная…
— Она не догадывалась. Или не хотела догадываться. Она жила не с ним, а с его деньгами. А он жил со мной. Позже я поняла: ему и нужна была именно такая жена…
— И все это в нашем Городе… такой беспредел… Это ужасно! — топнула Чуб.
