А молчать о невозможной красавице Кате было, ой, как непросто!
На Банковой, возле Дома с Химерами, ежедневно дежурили влюбленные в хозяйку приставучие личности — гимназисты, студенты и служащие. Стоило Вареньке отправиться в Город, ее осаждали лохматые поэты, напористые офицеры и надутые слуги, многозначительно намекавшие на сиятельный статус своих господ. Приказчики в лавках принимались выспрашивать о ее госпоже: «Где она бывает?», «Куда завтра пойдет?», «Какие цветы обожает?».
Но Варя молчала. Зная, в ее случае молчание — точно золото! Еще год-два, и она скопит себе на приданое, выйдет замуж за Петю, они откроют лавчонку, снимут квартиру аж за десять рублей, и она родит ему восьмерых детей. Ради этого стоит закрыть рот на замок и отказывать всем, невзирая на статус.
А молчать Варе было о чем…
Девица вздохнула.
Союзница скважина показала: настроение у Екатерины Михайловны нонче умиротворенно-мурчащее и даже ленивое — такое случалось с хозяйкой нечасто. Облаченная в нежный уютный капот, попивая утренний кофей, хозяйка с удовольствием просматривала деловые бумаги.
Но об этом молчок!
Нельзя говорить, что госпожа занимается делами сама. Нельзя говорить, что каким-то непонятным чутьем она точно угадывает, во что именно нужно вкладывать деньги. Пусть люди думают, что все огромадное состояние Катерины Михайловны состряпал ее ловкий управляющий — Дмитрий Григорьевич. В интимном кругу — милый друг Митя.
Но боже упаси, обмолвиться об этом кому-то!
Никто, кроме Вари, не знал, что у слывшей неприступной хозяйки есть тайный полюбовник-еврей, квартирующий в ее собственном доме на третьем этаже, и хозяйка любит его до самозабвения. Никто, кроме Вари, не знал, что слывшая богомольной хозяйка никогда — никогда! — не молится (и все же зачем-то постоянно ездит по монастырям и церквям). Никто, кроме Вари, не знал, что на груди у хозяйки висит не крест, а цепь в виде змеи, кусающей свой собственный хвост. И хозяйка не снимает эту цепь никогда!
Но только сегодня Варя узнала нечто, о чем не подозревала даже она.
Горничная осторожно постучала.
— Да!
Варенька перешагнула порог. Ее руки нервно оправили кружевной фартук, щеки горели, как перед свиданием, а глаза были такими восторженно-круглыми, точно она только что влюбилась, причем безумно.
— Екатерина Михайловна, к вам… Изида Киевская! — выговорила она, и стоило ей добрести до знаменитой на всю державу фамилии — ее голос стал шепелявым, а глаза округлились от невозможного восторга, как два шара на рождественской елке. — Они говорят, что вы с ними давние друзья и что это вопрос жизни и смерти. Я говорила им, что вы до девяти никого… Но они сказали, что это вопрос вашей с ними жизни и смерти. Вот я и насмелилась.
