— Ну да, меня догнать — это надо под два метра вымахать, а ты, может, только за полтора перешагнул.
— Ага, полтора! Почитай уже метр семьдесят пять будет, — Иван даже встал для важности.
— Да ты сиди, небось, устал ведь?..
— И ни в жисть, я еще столько ж могу… Вот завтра с дядей Егором пойдем наперегонки к Волчьему Логову, — захвастался парень.
— Ох уж нет, не ходить, видно, больше дяде Егору к Волчьему логову. И курить уж давно бросил, а болячки одна за другой преследуют его. Вот и сейчас плох он, видно, совсем плох, иначе не позвал бы…
Юноша опять сел на ствол сосны и притих.
— Да ты, Ванятка, не очень печалься, может, и на этот раз пронесет.
— Пронесет или нет, а вот, я одного не пойму: кто же он, дядя Егор? Преступник, что ли, что о нем никому сказывать нельзя, и в больницу его нельзя! А ведь он воевал, да еще как, он мне много рассказывал, и человек он добрый. Все понимает, как отец родной, хоть вы мне так и не сказали, кто были отец и мать мои, все «потом да потом». А я вот и взрослый почти, а может, и я какой-то секретный, может, и мне надо прятаться?
— Сказано тебе — не время, все узнаешь, может, даже завтра. И вообще — что, тебе со мной да тетей Настей плохо жилось?
— Как вы не поймете, для меня роднее вас никого и нет. Но каждый человек знать должен, же все о себе, о своих родителях, о родственниках. Мне вот часто снится какая-то женщина, она прижимает меня к груди, поет что-то.
— А мы тебе не родственники? Чай, не обижен был, и школа, и все, как у людей. Но ты, же мужик и понимать должен: раз так надо — значит надо, — уже, серчая, проговорил старший.
— Да ты не кипятись, дядя Витя, с кем же мне и говорить об этом, если не с тобой?
Замолчали. Весело трещал костер, шипел чайник, и вдруг где-то далеко, сначала неясно, потом все отчетливее послышалось волчье подвывание.
— Расчехли ружья, может, воевать придется, — спокойно сказал Виктор.
Иван расчехлил ружья, проверил заряды и, повесив рядом на сук, подбросил в костер дров, тысячи разноцветных искорок пролетело прямо вверх в уже совершенно черное небо. А вокруг полная темнота, и хотя снег еще отливал неясной синевой, уже была ночь. Только стволы деревьев еще выделялись громадными великанами. А когда Иван сел снова на сосну, как бы продолжая разговор, Виктор сказал:
— А мать твою Варварой звали, красавица была, сам видел ее фотографию на фронте, а как она умерла — не знаю. Знаю, что жили вы далеко отсюда, и умерла она после того, как родила тебя. Завтра тебе дядя Егор все и расскажет.
