Отряд | страница 61
- Почто не спишь, Божий человек? - снова пробасил хозяин.
- Обет дал, покуда молитв да поклонов не сотворю - не спати, - со смешным акцентом отозвался монах. - Все - под открытым небом. Вот и сейчас на двор выйду…
- Так дождь же!
- И хорошо, что дождь. Тем и благостней.
Монах направился к выходу, но Демьян Самсоныч придержал его властною сильной рукою:
- Погодь. Сейчас распоряжусь. Никодим! Эй, Никодиме! Пса спустил ли? Нет еще? Тогда не спускай. Помолится тонник, опосля и спустишь.
Все затихло, скрипнув, захлопнулась дверь. Митька приподнялся… и тут же спрятался обратно - протопав по крыльцу, в дом ворвался служка, отворил дверь в людскую.
- Хозяин-батюшка!
- Что еще? - из глубины помещения донесся недовольный бас.
- Чернец-то этот, тонник, видать, до утра молиться собрался!
- Ну так пусть его молится.
- А как же мы его…
- Вот утром и сымаем. Молитву-то святую обрывать - грех! Да никуда он от нас не денется… Ежели ты, Никодим, не проспишь.
- Уж не просплю, батюшка. Чай, с кажного пойманного мне - две деньги.
Демьян Самсоныч гулко расхохотался:
- Это с той троицы - по две деньги, по копейке, так. Потому, как ты их и привел. А тонник-то сам пришел, так-то!
- Так мне ж, батюшка, еще с пастушонком делиться…
- А это уж твои дела, Никодиме. Ну, ступай, ступай, паси чернеца. Так и быть, деньгу накину.
Дверь захлопнулась.
- «Деньгу накину», - гунявым шепотком передразнил Никодим. - Больно много - одна деньга! Хоть бы копейку, а лучше - алтын. Ох-ох-ох… - Он потянулся, зевнул. - Теперь вот не спи, стереги тонника. А чего его стеречь-то, коли собака имеется?
Еще раз зевнув, служка вышел на крыльцо, так и не закрыв за собою наружную дверь. С улицы несло сырым холодом и псиной. Уныло моросил дождь, но вроде как посветлело - по крайней мере, уже можно было хорошо различить забор, пристройки, деревья. То ли разошлись тучи, то ли просто уже наступало утро. Скорее, второе. В этакое-то время как раз самый сон.
- Ох-ох-ох, - Никодим снова заохал, прошел к людской, отворил дверь, позвал: - Господине, спишь ли? Эй, Демьян Самсоныч. Спит, слава те, господи! Сейчас и я…
Принеся из людской какую-то рвань - то ли тулуп, то ли побитую молью волчью шкуру, - Никодим подстелил ее на старый сундук, за которым прятался Митька, и, еще раз зевнув, улегся, подтянув под себя ноги. С улицы доносились молитвы. Глуховато так, слов не разберешь, но слышно.
- Ну, молись, молись, - довольно прошептал слуга. - А мне-то уж под дождем неча делати.