На следующее утро Леха под диктовку командира батальона писал рапорт о том, что произошел несчастный случай. Якобы канистра, стоявшая на верхней полке стеллажа, случайно упала и облила майора Пругина, который вместе с Лехой проводил осмотр запчастей для определения возможности их дальнейшего использования. Пругин в госпитале написал то же самое. Но положение для Лехи было нехорошим и стало еще более скверным, когда Люба, жена Пругина, собрала вещи и уехала от него в неизвестном направлении, покинув навсегда уютный военный городок.
Невиноватый Леха сразу оказался в роли похотливого разлучника и форменной сволочи. Ситуация подогревалось в этом отношении еще и злой брехней капитана Засохина. Ясно было Лехе, что жизнь на этом отрезке у него внезапно не задалась. Окружающие, хорошо знавшие психопатические черты характера Пругина, казалось, смотрели на Леху теперь даже с каким-то странным, повышенным уважением, но одновременно и с долей укоризны, вероятно, принимая за чистую монету сплетни Засохина. Только Яша, хорошо знавший Леху и понимавший суть произошедшего, оставался по-прежнему к нему искренне добр и участлив.
По возвращении из Ленинграда Яша радостно сообщил, что его жена в положении и теперь счастливые молодожены с нетерпением ожидают появления на свет наследника. А когда вечером они выпивали дома за Яшину семью, то с несвойственной ему резкостью Яша предложил немедля отловить Засохина и тут же разбить его брехливую харю в кровь. Но Леха отговорил своего друга от этого хотя нужного, но неподходящего в данной ситуации дела.
Прошло время, вернулся из госпиталя Пругин. Он не замечал Леху, демонстративно отворачиваясь от него, когда здоровался с офицерами. Точно так же, естественно, поступал и Засохин.
В середине декабря Засохин зашел к Лехе в мастерскую и снисходительно сквозь зубы процедил:
— Подал бы ты, Шашкин, рапорт о переводе. Все равно тебе здесь не служить.
Леха молчал. Он и сам уже думал об этом, но сначала все же хотел посоветоваться с начальником штаба.
Засохин смотрел на него в упор. Леха молча стоял, опираясь рукой на верстак.
— Ну так что? — допытывался Засохин. — Подашь?
— Подам — кивнул Леха. Он посмотрел на довольную улыбку, проступившую на лице Засохина, и снова утвердительно кивнул: — Конечно, подам, хрен тебе на галстук и две жопы на манто!
Что такое манто, Леха точно не знал, но прозвучало красиво, как стих.
Засохин взбесился:
— Ты как со старшим по званию говоришь, салага!
