21.07.1930 г. Российская империя. Санкт-Петербург
В «Кресты» Николай Степанович приехал с утра, прямо к открытию. Предъявил разрешение, прошел через несколько лязгающих за спиной решеток, поднялся в следственные кабинеты. Рейли привели минут через десять, в такую рань Следственная часть была пуста и выводных хватало. Разведчики выкачали из Сиднея уже почти все. И наконец, спустя неделю, к нему пустили охранку, дела соседей департаменты традиционно считали менее срочными. Сейчас подполковнику предстояло узнать частности: систему распространения фальшивых фунтов, связь Рейли с Ивановым и итальянцами. Но разговор внезапно начался с другого.
- Гумилев? - удивился подследственный, выслушав представившегося офицера. - Тот самый?
К этому вопросу поэт привык уже давно. Он слышал его много раз, в самых невероятных обстоятельствах и от совершенно разных людей.
- Тот самый, - согласился он. - Это что-то меняет?
- Да нет, - пожал плечами Рейли. - Просто странно. Поэт, исследователь Африки, дипломат и вдруг жандарм.
- Ну, увидеть любимца женщин, исследователя бразильских джунглей и офицера британской разведки в роли убийцы и фальшивомонетчика тоже несколько необычно, не находите?
- Я не убийца, - не согласился собеседник. - Вот уж этого обвинения мне не предъявляли!
- Да? А это не вы снабжали оружием бунтующих «красных» на Украине и в Польше в двадцать первом? И потом в Средней Азии?
- Это обычная работа, - искренне удивился бывший лейтенант. - Русские тоже посылали винтовки и даже пушки. Сирийцам, патанам, китайцам - многим.
- Это не одно и то же, - не согласился Гумилев.
- Чем же другое? Мы, знаете ли, помогали восставшему против тирании народу, борцам за свободу, - усмехнулся Сидней.
- Народу? - свистящим шепотом перебил его взбешенный подполковник. - В декабре двадцать первого, во время первого бунта, я оказался в Пензе. Вы знаете, что там творилось? Озверевшие от «свободы» толпы грабили дома и лавки, в деревнях жгли имения. И всюду убивали, бессмысленно, беспощадно и безнаказанно. На вокзале убили какого-то капитана за то, что он не снял погоны. А потом, сняв с трупа одежду, с хохотом таскали его по снегу Московской улицы - то вверх, то вниз. Мою знакомую, старуху-помещицу Лунину, заодно с ее дочерью крестьяне на сельском сходе постановили убить и забили кольями. И все это с возгласами: «Теперь наша власть! Народная!» А сколько еще таких зверств по всей России?
Меня самого уже в августе двадцать второго, раненым, взяли в плен «красногвардейцы» вашего друга Троцкого. В Иркутске, когда все уже заканчивалось. Я провел в камере, ожидая расстрела, неделю. К счастью, полк Уборевича ворвался в город внезапно, и расстрелять нас, узников, не успели. Ладно я, пусть! Я действительно был их врагом, служил в контрразведке. Но я такой был там один! Остальные обычные люди: старики, женщины, гимназисты…
