он воспринимает “способ существования” Бога. Этот способ бытия не является нравственным достижением, чем‑то, что человек
совершает. Это —
способ отношений с миром, с другими людьми и с Богом, событием
общения: вот, почему это не следует рассматривать как достижение, какого‑то индивидуума, это является
церковным фактом.
Однако, чтобы Церковь представляла собой этот способ существования, она должна сама быть образом того способа, которым существует Бог. Вся ее структура, ее служение и т. д. должны выражать этот способ существования. И это означает, прежде всего, то, что Церковь должна иметь правую веру, правильное видение бытия Божия. Православие в отношении проблемы бытия Божия не является роскошью для Церкви и человека: это — экзистенциональная сущностная необходимость.
************************
В течение патристического периода едва ли даже существовало упоминание о бытии Церкви, хотя многое было сделано в отношении понятия о бытии Бога. Вопрос, который занимал отцов Церкви, заключался не в том, чтобы узнать, существует ли Бог или нет; существование Бога являлось “данным” для почти всех людей того периода, и христиан и язычников. Вопрос, который мучил все поколения, был скорее: как Он существовал. И такой вопрос имел непосредственные следствия как для Церкви, так и для человека, так как и то и другое рассматривалось как “образы Бога”.
Ответить на вопрос о бытие Бога и патриотический период было нелегко. Величайшая трудность коренилась и древнегреческой онтологии, которая фундаментально являлась монистической; бытие мира и бытие Бога для древних греков представляет неразрывное единство. Это связывало вместе бытие Бога и бытие мира, в то время как библейская вера провозглашала Бога абсолютно свободным по отношению к этому миру. Платоновская концепция Бога–Творца не удовлетворяла отцов Церкви, именно из‑за учения о творении из праматерии, которое ограничивало божественную свободу.
Поэтому было необходимо найти какую‑то онтологию, которая избегала бы как крайностей монистической греческой философии, так и “разрыва” между Богом и миром о чем учили гностические системы, что являлось другой великой опасностью этого периода. Создание такой онтологии являлось, возможно, величайшим философским достижением патристического мышления.
Экклезиальный опыт отцов Церкви играл решающую роль в прорыве онтологического монизма и избежании гностического “разрыва” между Богом и миром. Тот факт, что ни такие апологеты как Иустин Мученик, ни александрийские катехические богословы, такие как знаменитый Климент и Ориген смогли совершенно избежать ловушки онтологического монизма греческой мысли, не является случайным; они были выше всех “докторов”, они являлись академическими богословами, принципиально заинтересованными в христианстве как “откровении”. По контрасту, епископы этого периода, богословы–пастыри такие как св. Игнатий Антиохийский, а важнее всего св. Ириней, а позднее Афанасий подходили к бытию Бога через опыт церковной общины, через опыт
