Всюду была суета, прислуга таскала барские вещи, свои пожитки, на телегах привязывали мебели. В доме по пустым комнатам сновали мужики в сапогах, на паркете валялись клоки сена, веревки.
Еще издали я услышал ее голос. Екатерина Алексеевна отчитывала за что-то буфетчика, который укладывал в ящики посуду. В дорожном платье она стояла посреди пустынной комнаты, по которой сквозняк гонял сено, обрывки бумаг, залетавшие с открытого балкона лепестки яблонь, и пересчитывала ящики, а кругом сверкала в солнечных лучах поднятая сапогами пыль. Я окликнул ее. Екатерина Алексеевна обернулась и, увидев меня, обрадовалась больше, чем я мог ожидать. Она подбежала ко мне, обняла, поцеловала в щеку.
— Ну вот и вы! — засмеялась она. — А я уж боялась, что мы не свидимся! Где вы пропадали столько? Я так скучала без вас! Честное слово!
— Вы извините, Екатерина Алексеевна, я не вовремя.
— Ах, замолчите, милый Ларионов! Как можете вы быть не вовремя? Идемте скорее в сад, а то у меня от этих сборов голова идет кругом! Это не люди, а бестолочи, чуть недогляди, и все разобьют, испортят или оставят что-нибудь!
Мы вышли в сад. Здесь было свежо, при малейшем ветерке с яблонь валило, как из подушки, и воздух звенел от пчел. Она взяла меня под руку, и мы пошли по песчаной дорожке.
Она рассмеялась.
— А вы знаете, Александр Львович, ведь я выхожу замуж за Орехова.
Я остановился.
— Боже, смотрите, какая тут красота, в этом саду, даже не хочется уезжать!
Наконец я пришел в себя.
— Что вы делаете, Екатерина Алексеевна, зачем, опомнитесь!
Она стала трясти яблоневые ветки, и ее обсыпало лепестками. Она снова рассмеялась.
— Что ж в том такого? Буду помещицей, вроде вашей сиротки. По крайней мере этот сумасшедший меня любит.
Я схватил ее за руку.
— Это невозможно! Что вы такое говорите? Зачем вам это!
Екатерина Алексеевна вырвала руку, лицо ее вдруг сделалось злым.
— Замолчите сейчас же! Что вы понимаете? Что вы вообще можете понимать?!
Она взбежала по лестнице в дом.
Я постоял немного, потом отправился к себе, на Нагорную, уже грозился пойти дождь.
Сна нет и не будет, а уже пробило три.
Вот и подходит к концу, Алексей Алексеевич, первая моя, а вернее сказать, Ваша тетрадь. Испишу сейчас две последних страницы, а завтра, с Божьей помощью, возьмусь за вторую.
Завтра снова пятница. Ваша пятница, милый мой человек, и я уже жду Вас не дождусь.
Лежу в темноте и вижу, как Вы входите, потирая руки, и вертите головой, ничего не видя, потому что запотели стекла очков.
