На третий день Карел поинтересовался, нельзя ли им наконец встретиться? Но Наташа попросила его подождать еще пару дней, боясь, что будет чувствовать себя несколько неуверенно. Карел огорченно сказал, что в таком случае они увидятся только через неделю, потому что ему необходимо уехать по делам в Питер, где ведутся переговоры об открытии еще одного филиала. Он попросил разрешения позвонить оттуда, узнать, как у нее дела.
— Конечно, буду рада. Я так привыкла к нашему общению за эти дни, что мне будет вас не хватать, — ответила она, понимая, что ничуть не преувеличивает.
Вечером Наташа позвонила Ивану и сказала, что на следующий день готова приступить к репетициям. Он обрадовался, заметив, что время идет, премьера все ближе, а двигаться дальше без нее не имеет никакого смысла.
Когда Наташа наутро вошла в фойе театра, от родного запаха у нее в груди нежно толкнулось сердце.
За неделю она так соскучилась, будто ее не было месяц. На сцене слышались шаги, горел свет. Она тихо открыла дверь зрительного зала. В партере, на своем обычном месте, сидел Иван, из рубки торчали родные лица звукорежиссера и осветителя. Наташа помахала им и тихонько уселась рядом с Иваном. Он сжал ей руку и прошептал:
— Очень рад. Я тут, чтобы не терять ни минуты, решил приблизительно свет выставить, попросил Никиту мне помочь, пока все не подошли.
Никита ходил по сцене, держа в руках тетрадку с текстом, но почти не заглядывая в него. Он произносил свои слова и слова партнера, меняя мизансцены, давая возможность Ивану расписать звуковую и цветовую партитуры будущего спектакля до минут. Невольно произнеся чужую реплику, он начинал не читать, а играть за партнера. Вот Никита гневно возразил невидимому собеседнику и тут же принялся горячо себя опровергать, произнося Наташин текст. В характернейшей для нее манере он вдруг заломил бровь, и в глазах его сверкнули слезы обиды. Казалось, все видят тяжелую косу, оттянувшую назад его голову, его плечи стали хрупкими, шея удлинилась. Это была Наташа и ее героиня. «Какой актер, какой же он актер!» — в восторге подумала она.
И тут же он стал собой и своим героем, и невидимые воинские доспехи укрыли его грудь, и воображаемый меч блеснул в свете рампы, когда он оперся на него, как на трость. А Никита, почувствовав седьмым актерским чувством благодарную публику в зале, расходился все больше. Он уже играл за всех, в полную силу, и рыдал, оскорбленный самим собой, и отечески себя уговаривал, нежно поглаживая по плечу обиженную героиню, и отбегал от самого себя в благородном негодовании, и бросался вслед за собой, и простирал к себе руки в страстной мольбе…
