— Да, но это неважно. Я предпочитаю целый автомобиль, — засмеялась Наташа.
— В целых автомобилях есть своя прелесть. Чем вы занимаетесь, когда не спите? Болеть очень трудно, я не люблю. Смотрите телевизор?
— Практически нет. Я читаю.
— Что именно?
— Все подряд, что попадется. А вы что делаете, когда болеете?
— Я болею редко. Даже забыл, когда это было в последний раз. Четыре года назад я сломал ногу, катаясь на лыжах. Читал, рисовал, чертил. Но нога — не простуда, можно ездить на работу. Противно, конечно, и гипс очень утомляет. Любое ограничение двигательной активности — для меня сущее наказание.
— А где вы катались на лыжах?
— В Татрах, конечно. Там замечательные горные курорты, вы не бывали там?
— Нет. Я была в Словакии на гастролях, но в Татрах мы не были.
— Буду счастлив вам их показать, когда пожелаете.
— Спасибо. Вы обещали рассказать, почему, уезжая, скучаете по Москве.
— Расскажу обязательно, при личной встрече. Чего бы вам сейчас хотелось, Наташа? Фруктов? Какие конфеты вы любите? У вас есть видео?
— Мне ничего особенного не хочется, конфеты я вообще практически не ем, видео у меня есть. А что, это социологический опрос?
— Да, и вообще я чешский шпион. Когда ваша мама приходит с работы?
— Сегодня она с утра, значит, в пять, не позже. А что?
— Ну, я думал, что, возможно, вам не захочется самой открывать дверь.
— А кому я должна открывать дверь?
— Я хотел вам кое-что завезти. Квитанцию из мастерской, образец заявления для ГИБДД, еще кое-какие мелочи. Вы не возражаете?
— Как же я могу возражать? Я вам так признательна за ваши хлопоты. Но мне в самом деле не хочется никому показываться на глаза. Я спрячусь в своей комнате, вы не обидитесь?
— Нет, конечно, я все понимаю. А что вы сейчас репетируете?
Она рассказала. К собственному удивлению, подробнее, чем маме. Говоря о новой пьесе почти незнакомому человеку, Наташа не чувствовала никакого напряжения, легко формулируя мысли, делясь надеждами и опасениями, которые до сих пор, держа при себе, почти не облекала в слова. И вдруг ей стало неловко, что она отняла столько времени у человека, который, возможно, слушал ее только из вежливости.
Она извинилась, и Карел ответил, что ему было, во-первых, очень интересно познакомиться с процессом работы актера над пьесой, а во-вторых, ничто не может доставить ему большего удовольствия, чем ее доверие. Разговор с Карелом дал новый толчок ее мыслям, и, отрешившись наконец от накопившегося напряжения, она вдруг поняла, что между ее позицией и видением Ивана, в сущности, не существует принципиальных расхождений. Она поняла, что раздражение Ивана тоже вызвано именно этим, и, заново утверждая свой авторитет, он вовсе не стремился к творческому диктату и подавлению своих старых товарищей. Они тоже, похоже, начав обижаться, потеряли способность его слышать и только мешают ему в его поиске, вместо того чтобы помочь, что вызывает еще большее его негодование.
