Мне скучно без Довлатова | страница 15

После этого эпизода на Брайтон-Бич я видел Сергея еще много раз, и казалось, что жизнь еще сведет нас на своих перекрестках, предоставит радость и полноту столь важного захватывающего ощущения — быть его другом и его читателем.

Пять лет, как его нет…

Мне не хватает Довлатова.

Иосифу Бродскому

Вступление I

СТАРЫЙ КИНЕМАТОГРАФ

Старый кинематограф —

новый иллюзион,

Сколько теней загробных

мне повидать резон!

Это вот — Хамфри Богарт[2]

пал головой в салат.

Только не надо трогать,

ибо в салате яд!

Вот голубая Бергман[3]

черный наводит ствол.

Господи, не отвергнем

женственный произвол.

Жречествуй, парабеллум,

царствуй вовеки, кольт!

Грянь-ка по оробелым,

выстрел в мильоны вольт!

Ты же хватай, счастливчик,

праведное добро.

Кто там снимает лифчик?

То — Мерилин Монро[4]!

В старом и тесном зале,

глядя куда-то вбок,

это вы мне сказали:

«Смерть или кошелек!»

Здравствуй, моя отчизна,

темный вонючий зал,

я на тебе оттисну

то, что не досказал,

то, что не стоит слова —

слава, измена, боль.

Снова в луче лиловом

выкрикну я пароль:

«Знаю на черно-белом

свете единый рай!»

Что ж, поднимай парабеллум,

милочка, и стреляй!

И. Бродский. Нью-Йорк.

Вступление II

ПЯТИДЕСЯТЫЕ

Сороковые, роковые,

совсем не эти, а другие,

война окончена в России,

а мы еще ребята злые.

Шпана по Невскому гуляет,

коммерческий, где «Елисеев»,

и столько разных ходит мимо

злодеев или лицедеев.

В глубокой лондонке буклевой,

в пальто двубортном нараспашку,

с такой ухмылкой чепуховой —

они всегда готовы пряжку,

кастет и финку бросить в дело

на Мальцевском и Ситном рынке.

Еще война не прогорела,

распалась на две половинки.

Одна закончена в Берлине,

где Жуков доконал Адольфа,

другая тлеет и поныне

и будет много, много дольше.

И. Бродский и Е. Рейн

Дойдет и до пятидесятых,

запрячется, что вор в законе,

и в этих клифтах полосатых

«ТТ» на взводе при патроне.

Они в пивных играют «Мурку»,

пластинки крутит им Утесов,

ползет помада по окурку

их темных дам светловолосых.

Перегидрольные блондинки

сидят в китайском крепжоржете,

им нету ни одной заминки

на том или на этом свете.

Вот в ресторане на вокзале

кромешный крик, летит посуда,

бандитка с ясными глазами бежит,

бежит, бежит оттуда

и прячет в сумку полевую

трофейный верный парабеллум,

ее, такую боевую,

не схватишь черную на белом.

И это все со мной случилось

и лишь потом во мне очнулось,

в какой-то бурый дым склубилось

и сорок лет спустя вернулось.

Я вижу лестницу витую

на Витебском и Царскосельском.

Не по тебе одной тоскую —

еще живу в том свете резком.