Вервольф понюхал пряник и чихнул.
— Я бы предпочел детей — они вкуснее. Если ты можешь входить во все эти дома и все это делать, чего ж ты соглашаешься на молоко с печеньем? Ты же все можешь получить. Если бы я такое мог, я бы это отродье прямо в колыбели жрал.
Епископ Мирликийский нахмурился:
— Я этого делать не могу. Я святой покровитель детей, и обидеть их не мог бы никогда.
— Но ты же посылаешь Черного Питера их наказывать. Как вот меня.
— Ты отвратительно себя вел, Мэтти. Детей нужно иногда поправлять — чтобы знали, что хорошо и что плохо. Это все родители знают. У тебя не было родителей и не было никого, кто тебе сказал бы, что ты поступаешь дурно.
— У меня были приемные родители и полная школа монахинь — чтобы меня поправлять.
— Очевидно, этого было мало — учитывая результат. И после всего, что я для тебя делал… ладно, дело прошлое. Пора нам.
Святой Николай почесал Маттиаса за ушами и пошел к сиденью кучера. Тень Черного Питера от него не отставала. На краткий миг черный человек показал лицо и подмигнул Маттиасу, злобно усмехаясь.
Раздосадованный и слегка испуганный, но уже успевший проголодаться после Рудольфа, вервольф заглотал пряничного человечка в два приема. Конечно, северный олень вкуснее, но и так сойдет. И снова сани пустились в путь, а Маттиас продолжал вынюхивать путь в тумане.
Они навестили еще несколько окутанных туманом зданий, и выплывали уже из дымки над замерзшим озером, когда снизу, со льда донесся до саней горестный звук.
— Тпру, Мэтти! — крикнул человек в красном. — Найди, откуда это!
Вервольф, насторожив уши, прислушался к тонкому плачу. Да, вот оно: чей-то голос, одинокий среди льдов, замерзает и жалуется. Маттиас устремился вниз, на голос несчастного, вспоминая, как раньше мчался на такие же крики и отрезал от стада слабых и раненых животных — или людей.
Олени навалились изо всех сил, стараясь угнаться за мощными скачками вожака, летящего к скованному льдом озеру, спускавшегося кругами, все ниже и ниже, пока легче гагачьего пуха не коснулся треснувшего льда. На льду, рядом с прорубью, лежала маленькая фигурка. А рядом с неподвижным телом извивалось еще меньшее, сообщая громким плачем о своем горе.
Маттиас никогда бы не подумал, что святой в красном может так быстро двигаться, но Святой Николай выскочил из саней, едва успев остановиться, и побежал по коварному льду к лежащему возле полыньи ребенку. Он присел, поднял мертвого ребенка, прижал посиневшим лицом к красному суконному плечу.
