Лампа над кроватью вспыхнула, осветив постелей небольшой кусок пола, покрытый ковром.
Синклер рывком сел.
— Джиллиан? Что такое?
— У меня… это… лампа погасла. Темно. Лампа не зажигается.
Син протер глаза, потянулся за массивными золотыми часами, лежавшими на ночном столике.
— Джиллиан, сейчас три часа ночи. Вы почему не спите?
— Я же говорю — лампа погасла! — Она обняла себя за плечи, чтобы унять нервную дрожь. — Я ее оставила включенной, когда ложилась спать, я всегда лампу оставляю — ночью проснулась, а в комнате темно!
Он посмотрел на нее внимательнее. На Джиллиан была тонкая кремовая ночная рубашка, руки и плечи у нее были обнажены, и грудь соблазнительно вздымалась, чуть выступая в низком вырезе. Но лицо её было покрыто смертельной бледностью, и глаза потемнели от страха.
— Вы о чем? Какая лампа?
— Ночник. Такой же, как этот.
Она указала на ту лампу, что висела над кроватью Сина.
— Может быть, лампочка перегорела? — предложил он.
— Да, наверное.
Она плотнее обняла себя за плечи. Да, лампочки время от времени перегорают, умом она это понимала. Но логика была бессильна против ребяческого страха: кто-то забрался в ее комнату, пока она спала, и выключил лампу, а теперь бродит рядом, вынашивая какие-то коварные замыслы.
— И вы пришли, чтобы сказать мне об этом? — спросил Синклер, пытаясь понять, в чем дело.
— Да.
Очевидно, дело было не только в этом. С ней что-то происходит — понять бы еще, что именно! Хуже всего было то, что Джиллиан смотрела на него так, как иногда смотрит Лили, когда ждет, что он сейчас непременно ответит на ее вопрос или разрешит какую-то проблему. Будь это Лили, Синклер легко сумел бы успокоить ее. Но ведь Джиллиан не ребенок! И чувства, которые он к ней испытывал, были какими угодно, только не отцовскими. Она была ужасно привлекательна, но в эту минуту выглядела ужасно беззащитной, и все его тело стремилось к ней, содрогаясь от желания — совершенно недопустимого запретного желания!
Син наклонился к ней и коснулся ее щеки, стараясь уверить себя, что сделал это не потому, что ему хотелось дотронуться да Джиллиан, а потому, что надо же ее успокоить!
— Я вам вверну новую лампочку. Идет?
— Идет…
— Вот и хорошо.
Да, все хорошо — только вот он никак не может заставить себя отодвинуться от нее. Ведь у нее такой вид, словно она вот-вот расплачется! Она была такой мягкой, такой дьявольски соблазнительной; ее кожа блестела при свете лампы, словно шелк, а ее волосы… Сину так и хотелось пригладить их и снова взлохматить, чтобы она стала еще растрепанней и еще милее…
