Со вздохом облегчения я подняла глаза как раз тогда, когда подошел Выродок с чашкой воды и детским одеялом в руках. Сосредоточившись на выполнении своей задачи, он не смотрел на меня, пока не поставил чашку на столик возле кровати. Когда он поднял глаза, взгляд его упал прямо на ребенка, сосущего грудь. Лицо его вспыхнуло, и он быстро отвел глаза в сторону. Глядя куда-то в стену, он бросил мне одеяло и сказал:
— Укройся.
Я прикрыла одеялом плечо вместе с девочкой, а она издала громкий чмокающий звук.
Он сделал два шага назад, быстро развернулся и пошел в ванную. Вскоре я услышала, как включился душ. Вода текла очень долго.
Его не было слышно, потом он вернулся. Он остановился в ногах кровати и несколько минут внимательно смотрел на меня. Я знала, что, когда он находится в подобном настроении, лучше не встречаться с ним глазами, поэтому сделала вид, что задремала, но продолжала следить за ним сквозь опущенные ресницы. Я видела его взбешенный взгляд — взгляд, означавший, что он готов меня ударить. Я видела, что он полностью отключился, но на этот раз все было по-другому. Он выглядел задумчивым.
Мои руки инстинктивно крепче сжали дочь.
— У меня сегодня странное и противоречивое настроение, док. Я собранна, сознание напряженно работает, ищет ответы, причины, нечто надежное, за что можно было бы зацепиться, нечто настоящее, но как только я решаю, что все поняла, и аккуратно делаю себе пометку «исправлено» вместо «изуродовано», тут же оказывается, что мысли мои по-прежнему разбиты, рассеянны и путанны. Но вы, вероятно, и так уже об этом знаете, верно?
По крайней мере, ваш офис выглядит настоящим. Настоящие деревянные полки, стол из настоящего дерева, настоящие туземные маски на стенах. Здесь я и сама могу быть настоящей, потому что знаю: вы не можете рассказать обо мне другим людям. Но интересно, не хочется ли вам проболтаться обо всем этом, когда вы сидите в кругу приятелей-психиатров и беседуете на свои обычные темы?.. Но нет, забудьте: вы как раз выглядите как человек, который занялся этой профессией, потому что искренне хотел помогать людям.
Возможно, мне вы помочь так и не сможете. От этого мне становится грустно, но не за себя. Мне грустно за вас. Для психиатра должно быть большим разочарованием столкнуться с пациентом, которого нельзя вылечить. Тот первый психиатр, с которым я встретилась, когда вернулась в Клейтон-Фолс, сказал мне, что безнадежных случаев не существует, только я думаю, что все это ерунда. Думаю, что люди могут быть настолько сломлены, настолько разбиты, что уже навсегда останутся не более чем только осколком цельной личности.
