— Что это значит? — Эйрих взглянул в глаза другу императора.
— Ничего, мой юный друг, просто давно хотел тебе сказать, что без одного коварного и зловредного старика в этом мире дышится значительно легче!..
Он знал. Определенно знал — Эйрих прочитал это во взгляде мужчины, но было на дне черных глаз де Вера что-то еще, кроме благодарности и обещания хранить тайну…
Хранитель встряхнул головой, сбрасывая капюшон, и спросил, дабы сменить тему:
— А что это опять собираются строить, или переделывать зодчие нашего государя? — он указал взглядом на крышу ближайшего зала, на которой вот уже несколько дней суетились рабочие, собирающие некий странный механизм, похожий не то на осадную катапульту, не то на гигантскую телегу с крючьями вместо колес.
Граф покосился в ту сторону:
— А, это?.. Так, временная конструкция… для замены прогнивших балок… — но Эйрих понял, что де Вер не пожелал ответить правду. И ему почему-то вдруг стало неуютно на душе.
— Да? Ну что же, хвала богам, сей ужас не портит общий вид прекрасного замка, — он поклонился графу и продолжил свой путь, унося в сердце крохотную колючую льдинку тревоги…
Но множество навалившихся в зимний сезон хлопот с пациентами не оставляли лишней минутки и сил для долгих раздумий. Едва заканчивая с делами в Гробнице, Эйрих спешил к простуженным и страдающим подагрой, лечил многочисленные переломы и ушибы, заживлял раны после боев чести и схваток с дикими хищниками на охоте. Время от времени, бросая взгляд на растущую на крыше странную конструкцию, юноша задавался вопросом — а не опасается ли император нападения на замок со стороны своего вероломного брата, который, кстати, не спешил возвращаться, вопреки тому разговору…
«Но если это и впрямь катапульта, и каменные ядра — это снаряды, почему машина обращена в сторону Гробницы, а не главных ворот? Неужели Конрад опасается, что Манфред посягнет на прах его драгоценного Динео?..» — это было и дико, и, несомненно, глупо, но иные мысли не посещали голову юного хранителя, который ежедневно видел странные подготовительные работы над самой головой. Задавать вопросы Конраду, казалось, окончательно погрузившемуся в свой внутренний мир, он опасался, чтобы не бередить душевные раны несчастного.
Накануне того, как получить официальное приглашение на дворцовый пир, наравне с рыцарями и знатными сеньорами юга, Эйрих был свидетелем душераздирающей сцены в усыпальнице — он слышал, как полубезумный император пел колыбельную, обняв руками угол саркофага… У юноши волосы зашевелились на голове от ужаса, и тут же кровь прилила к щекам при обидной в своей очевидной простоте истине, что он ничего не может поделать! Его талант лекаря бесполезен в борьбе с силами иного мира, а его любовь — да, любовь, пустившая ростки и выросшая из сострадания и отчаянного желания понять, что же за сила такая увлекает его прекрасного господина в безжизненную бездну, — эта хрупкая любовь оказалась незамеченной и ненужной. Много раз Эйрих твердил себе, что нельзя сдаваться, что в один прекрасный день Конрад отзовется на увиденную в его глазах нежность, оценит желание спасти его и покинет этот жуткий мир теней навсегда, но в награду за заботу о себе и беломраморном монстре император платил звонкой монетой и дорогими дарами, замыкаясь в себе все сильнее и сильнее…
