— Это говорил Ярцев, а не Проклов.
— Почему ты обиделся на меня?
— Я не хочу умирать.
Помолчав, Дорошин произнес:
— Что ты придумал? Какой приговор? Я совсем о другом! Успокойся!
— Вероятно, я ошибся, — ответил Дмитрий Николаевич.
Останин получил телеграмму Дмитрия Николаевича, где было всего два слова: «Очень нужен». Сейчас, сидя в номере гостиницы на другом краю страны — в Хабаровске, — Останин пытался понять, что же произошло, если Дмитрий со своей щепетильностью был вынужден послать такую телеграмму. Значит, что-то случилось такое, о чем нельзя даже сказать по телефону.
«Надо лететь, — решил он. — Немедленно».
И все же глухое раздражение из-за прерванной командировки не утихало. Только на телеграфе, послав «молнией» одно слово «Вылетаю», он расстался с сомнениями.
Поздним вечером Останин вылетел в Москву.
Он поудобней уселся в кресле, мысленно приказал себе — спи! — и под мерный гул двигателей тотчас задремал. Он обладал этой завидной способностью мгновенно засыпать. Друзья шутили: «Скидывая одну туфлю, он уже спит». Останин, ничего не опровергая, добродушно заключал: «С наше покочуйте… Я перед сном в большом долгу».
Через девять часов, когда самолет пошел на посадку, стюардесса разбудила Останина и попросила пристегнуться.
Возле аэропорта выстроилась длинная очередь на такси, а машин было мало. Останин не стал дожидаться и двинулся к электричке, стоявшей у платформы.
Он сел у окна, развернул купленную только что газету и начал привычно просматривать страницы, за которыми непроизвольно возникали лица и голоса коллег по редакции.
Ему виделась напряженная суета рождения газеты, такая, казалось бы, одинаковая, повторенная уже тысячи раз, но для каждого номера по-своему неожиданная и волнующая.
Отчего-то вспомнил Останин мемориальную доску в длинном коридоре редакции с именами военных корреспондентов, погибших в годы Отечественной войны. Он знал многих из них. Каждый, сполна испытав суровую солдатскую долю, выполнил свой долг.
И хотя Останин сам прошел фронтовые дороги военным корреспондентом, он благоговел перед именами павших коллег, причисляя себя к чудом оставшимся в живых.
Когда Останин вошел в подъезд дома, где жил Ярцев, старушка лифтерша приветливо поздоровалась с ним, как со старым знакомым.
— Давно у нас не были, — посетовала она.
Останин шагнул в лифт, глянул на себя в овальное зеркало и тихо спросил свое отражение:
— Скоро сдохнешь, старый?..
Дверь открылась лишь после третьего звонка. В проеме стоял Дмитрий Николаевич.
