— Не забуду, как вы чайной ложечкой стрелялись, вот на этом коврике, — сказал Дмитрий Николаевич.
Теперь Мещерин снова играет на сцене.
…Дмитрий Николаевич подошел к окну.
Дождь утих, словно растеряв силы. Под светом фонарей бездонно поблескивал асфальт. Ветер, покачивая ветки, ронял стеклянные горошины капель.
Как всегда перед сном, Дмитрий Николаевич позвонил в больницу дежурному врачу.
— Ирина Евгеньевна? Это Ярцев. Тихо? — Так обычно он спрашивал о новостях и, услышав столь же краткое: «Спокойно», заканчивал свой рабочий день.
Но сегодня голос Ирины Евгеньевны прозвучал тревожно:
— Несколько часов назад из военного госпиталя доставили летчика. Готовимся к операции.
— Авария?
— Кажется, с самолетом столкнулась птица. Пробило лобовое стекло. У летчика тяжелое ранение. Поражен правый глаз.
— Когда это случилось?
— Утром.
— Почему мне сразу не позвонили?
— Нельзя же всегда надеяться на вас…
— Понял. И тем не менее я приеду.
— Сами будете оперировать? — Она спросила почти шепотом.
Дмитрий Николаевич улыбнулся. Он живо представил себе тихую Ирину Евгеньевну, у которой сейчас, наверно, покраснели щеки, словно она совершила что-то недозволенное.
— Нет, — ответил он. — Я просто хочу видеть этого парня.
В ночных коридорах больницы горели одинокие лампочки. Только операционный этаж светился всеми окнами.
В вестибюле возле вешалки одевалась врач Баранова. Увидев Дмитрия Николаевича, она сказала с сочувствием:
— Опять на ночь глядя… Не жалеете вы себя, Дмитрий Николаевич.
— Начальство пожалеет, — ответил он, входя в лифт.
В главном операционном зале лежал капитан Белокуров. Командир говорил про него: он рожден для неба. А что его ждало теперь? Куда, в какую сторону повернется его судьба?
Жизнь летчика Белокурова, с ее трудами, с багровыми закатами заречья, где раскинулся аэродром, с березовой рощей, где стояли дома военного поселка, была теперь в руках хирурга Ручьевой.
Ирина Евгеньевна знала почти все про ранение Белокурова, но ей не было известно, что три дня назад у больного, которого готовили к операции, родился сын и он еще не видел мальчишку.
Увидит ли?
Дмитрий Николаевич стоял в сторонке, чтобы глаза Ирины Евгеньевны не встречались с его молчаливым, настороженным взглядом. Внешне он был спокоен, а отмечая ее уверенные, точные движения, освобождался и от безотчетной внутренней тревоги.
Следя за операцией, он думал о случившемся. Оказывается, раненый, ослепший летчик сумел посадить машину. Сохранить сознание в таких обстоятельствах почти невозможно. Это редчайший случай. И объяснением может быть только несгибаемая воля летчика.
