Между тем для меня борьба с Бессмысленным Фактом, который под предводительством Змия, в очередной раз прикинувшись отрезанной головой Карла Первого,[203] пытается проникнуть в мою работу и тем самым разрушить ее, почти всегда проиграна, лишь иногда, с грехом пополам — и какой ценой! — мне удается его победить. Сколько я хотел бы вам рассказать, сколько всего видел, думая, что вот как раз об этом-то и надо написать, но вновь и вновь Бессмысленный Факт, небрежно брошенный Древним Змием в собранный материал, рушил всю конструкцию. И это при том, что я не расцениваю как Бессмысленный Факт следующие события: внезапный обморок, лошадь, которая подворачивает ногу перед самым домом, мальчика, который разбивает окно мячом (и которого несомненно нужно выпороть за проступок, но сейчас не об этом), курение в постели и, как результат, дырку в простыне и так далее (потому что основной процент несчастий происходит у кого-нибудь дома из-за недостаточной безопасности бытовых приборов) — все это я великодушно пропускаю, так что меня вряд ли можно упрекнуть в мелочности.
Для полноты картины я хотел бы представить вашему вниманию повествование о том, как в последний момент, когда я, кстати, провел всю подготовительную работу по созданию рассказа, Бессмысленный Факт вновь обесценил весь мой труд:
Мой собрат по перу Г.Б. из Чуррианы решил ввести меня в общество, так что пару месяцев назад я проехал 25 километров в глубь страны, чтобы в одной деревне возле городка Койн познакомиться с некой Лиззи, англичанкой лет сорока, которая снимает там огромный дом за каких-то 60 гульденов в месяц, — в сущности, дом слишком большой для нее и ее маленькой дочурки Санни. Вот почему она предложила мне за символическую плату снять комнату, а я, уставший от недельной дороги, принял ее предложение. Ситуация была немыслимо печальна: в один из первых дней моего там проживания у Лиззи был день рождения, и я написал мылом на зеркале Many Happy Returns[204] и подарил ей полулитровую бутылку марочного коньяка, забыв содрать ценник в 38 песет, но сколько ей стукнуло, я даже не спросил, день и так был грустен, поскольку ее Любовник Стэнли, отец Санни, который, согласно его собственному письменному обещанию, должен был в этот день непременно наличествовать, уже несколько месяцев не давал ничего о себе знать, если не считать редких и малосодержательных сообщений. Сначала я думал, что этот Стэнли был неким легендарным существом, вроде какого-нибудь погибшего в Первую Мировую Войну сына, которого его обезумевшая от горя мать все еще каждый миг ожидает домой, дочка-поблядушка, которая получает у Монашек такое приличное воспитание, Илья-пророк с зарезервированным для него престолом, Иисус Христос, который явится, чтобы судить Живых и Мертвых (все больше духовности); но он, оказывается, на самом деле существовал, этот Стэнли, судя по уверениям соотечественницы Лиззи, малость нимфоманистой Айви (поистине самая тупая троянская пизда, какую только угодно было создать Господу во всемогущей Его беззаботности, но попусту она болтать не стала бы), и по фотоальбому Лиззи, в котором его образ предстал передо мной во всей его исключительности: худощавый мужчина лет 47, с обычной, нездоровой и туповатой британской мордой, но все же недурен собой. Короче говоря, ситуация была безмерно печальной, учитывая, что Лиззи последние два года ничем не занималась, кроме постоянного ожидания Стэнли, получая при этом два-три раза в неделю письма или телеграммы, в которых он сообщал, что приедет из Шотландии «на следующей не деле», «в крайнем случае перед Пасхой», «наверняка ко дню рождения Санни», иногда он даже указывал время прибытия самолета в аэропорт в Малаге, аннулируя свои сообщения телеграммами, отправленными несколькими часами позже. Напряжение ожидания «Стэнли, который вот-вот должен приехать» доходило иногда до высшей степени, и совершенно нормально, что восстановление равновесия достигалось лишь швырянием кусками хлеба, хлопаньем дверьми и визгливыми выкриками
