По дороге к концу | страница 19



[52] Предполагаемое малочисленное присутствие делегатов я нахожу досадным и невежливым по отношению к шотландцам, так что решаю непременно пойти на заседание. Ф. всю ночь развлекался и собирается обратно в отель, чтобы подремать пару часов после обеда, а я двигаюсь в направлении AlcEwan Hall чтобы в пристройке здания, где располагается Men's Union[53] (полагаю, аналог нашего А.М.В.И.[54]), пообедать вместе с другими членами делегаций в специально для нас забронированном зале. Обед явно не по вкусу моим собратьям по перу, но для меня является каждодневной радостью. Еда, приготовленная, видимо, немногочисленным персоналом еще за несколько часов до обеда, соответствует требованиям, которые человек может предъявить к пище: служит для утоления голода, получения энергии для тела в достаточном количестве и здоровью не вредит — короче, пища, которой каждый, кто благодарен Богу за хлеб насущный, должен быть доволен. Но мои коллеги ворчат. Я же громко расхваливаю каждое блюдо из намертво вываренного меню, одобрительно постукивая по безвкусным oeuf dur[55] вилкой, повторяя при этом «lovely? lovely, this is what I call reinforcing the inner man»[56] и все в таком духе. Нищенское, рассчитанное на студенческий бюджет меню предлагает все же вариации основных блюд: Meat Pie[57] или Curried Egg.[58] Мне не хочется ни того, ни другого, но выбираю я Curried Egg. Через какое-то время подходит официант с двумя или тремя порциями Meat Pie. Нравится ли мне Meat Pie? О, да, говорю, какая в сущности разница, все вкусно, все замечательно. И я, довольный, лопаю свою запеканку, но согласие принять то, чего я не заказывал, вызывает за столом настоящий хаос: как минимум четверым приносят совсем не то, что они просили, потому что официант, скорее всего, запомнил заказы в порядке их поступления. Их возмущение я комментирую фразами типа «one shouldn't care too much about food».[59] Какие бы впечатления не остались у меня в памяти об International Writers Conference, но этот общественный прием пищи я еще долго буду вспоминать с благодарностью.

Вторник, после обеда. Мои ожидания оправдываются: зал, где проходит сегодняшнее заседание, заполнен всего на две трети, а из делегатов не пришло и половины. Руководящая сторона внесла изменения в интерьер, в результате которых на трибуне возникло нечто вроде жюри, состоящего из полудюжины шотландских писателей, восседающих за отдельным столом. Неважно, как их зовут, за исключением, может быть, двоих, сидящих по разные концы стола: на одном разместился семидесятилетний коммунистический поэт Хью Макдиармид