Тогда она положила ему холодную руку на голову. Сладостное чувство пробежало по всем его членам, и он закрыл глаза.
– - Что ж ты не смотришь? -- со стоном говорила Мартам,-- вся сила в твоем взгляде… смотри же!..
Но Иловлин, как ни силился, не мог поднять век…
– - Открой глаза! -- говорил умирающий голос Мариам… "Открой!" -- доносилось откуда-то издалека. "Смотри",-- шептало что-то, и все тише и тише. "Смотри… три… три…" -- и все затихло совершенно, все исчезло и все забылось.
XI
Товарищи Иловлина были очень озабочены его болезнью и все искренне его жалели. Вьюшин, хотя и торопился в Александрополь и вовсе не желал последовать примеру своего приятеля, тем не менее решил прождать до приезда доктора. Самойлов ухаживал за своим барином как настоящая сиделка, спал очень мало и поспевал в то же время готовить обед. На другой день, вечером, к больному пришла Мариам. Она вошла в комнату робко и нерешительно. На столе горела свеча, прикрытая чем-то от глаз больного, а на полу, примостившись кое-как, дремал Самойлов. Доски скрипнули, и Самойлов встрепенулся.
– - Что, черноглазая? Пришла за нашим командиром ходить? Сиди, сиди! дело доброе.
Мариам грустно улыбнулась, сверкнув своими белыми зубами, и осторожно протянула свою узкую, смуглую руку к голове Иловлина. Затем между денщиком и девушкой произошел разговор на непонятных для каждого в отдельности языках, и Самойлов, одобрительно погладив ее по плечу, прибавил: "Смотри, примочку почаще меняй и не спи… А я пойду с горя-веселья выпью; и туда, и сюда… вар бельмес?" {понимаешь? (тюрк.)}
Заключив, таким образом, двумя иноземными словами свою речь, Самойлов вздохнул и спустился вниз. "Ежели, чего боже оборони, барин мой скончается,-- говорил он, крутя цигарку из бумаги,-- так меня сейчас из командирских денщиков в рядовые разжалуют… Вот тебе и коврижка!.."
– - Да-а! -- сказал, зевая, денщик Вьюшина,-- а мы с барином в Рассею едем за провизией…
– - Дураки вы оба, как погляжу я на вас,-- с презрением сказал писарь-поэт.-- На войне находитесь не для того, чтобы в Россию кататься, а чтобы в человеческой крови быть. Нет в вас проку, нет и толку; вам уже начешут холку!
Оставшись одна, Мариам села у изголовья Иловлина и устремила свой загадочный взгляд в его исхудалое лицо, Иловлин тяжело и быстро дышал, разбрасывал иногда в стороны руками и бредил, а Мариам, склонившись к его лицу, продолжала на него смотреть своим глубоким взглядом.
В О * не было доктора, и только дня через два приехал молодой врач из расположенного по соседству казачьего полка.
