Астрология и наука | страница 25



Справедливости ради заметим, что у Кеплера были основания опасаться перегибов в борьбе с астрологией; в те годы, как и позже, они случались. Например, Галилео Галилей (1564–1642) не принимал гипотезу Кеплера о влиянии Луны на морские приливы и отливы; не последнюю роль при этом играло отрицательное отношение Галилея к астрологии, которой занимался Кеплер. Сам Галилей, хотя и был профессором университета, для заработка вынужден был организовать мастерскую по изготовлению телескопов. Как видим, ни Галилей, ни Кеплер не могли позволить себе заниматься чистой наукой.

При всем уважении к научному авторитету друг друга и при всей взаимной симпатии, присутствующей в их переписке, Галилей и Кеплер имели противоположное миросозерцание: рациональный ум Галилея не принимал мистических построений Кеплера. Глубокий знаток той эпохи, проф. Н. И. Идельсон (1943) пишет[20], что «для Галилея не существует астрология, столь понятная Кеплеру». В «Диалогах о двух системах мира», излагая устами Сальвиати свою теорию приливов Галилей говорит:[21]

Среди великих людей, рассуждавших об этом удивительном явлении природы, более всех других удивляет меня Кеплер, который, будучи наделен умом свободным и острым и хорошо знакомым с движениями, приписываемыми Земле, допускал особую власть Луны над водой, сокровенные свойства и тому подобные ребячества.

Сам- Галилей развивал иную, «чисто механическую» теорию приливов, основанную на сложении суточного и годичного движений Земли, которое якобы вызывает периодические ускорения и замедления воды на ее поверхности. По мнению Галилея, они‑то и служат причиной основного, полусуточного прилива, максимумы которого наступают через каждые 12 часов. «Признать, что тут действуют Луна и Солнце и что они вызывают подобные явления, все это совершенно претит моему рассудку» (Идельсон 1943, с. 133), — с таким негодованием он отметал всякую возможность космического влияния на Землю (к сожалению, выплескивая при этом «из ванны ребенка»).

В письме от 21.05.1611 Галилей иронизирует по поводу астрологов, рассуждая, например, о том, «влияли» ли или нет на жизнь землян те спутники Юпитера, о самом существовании которых никто не знал, пока Галилей их не открыл. В общем, как мы видим, хотя замечания Галилея о небесных «влияниях» не всегда оказывают честь его научной проницательности (как в случае с приливами), но зато уж однозначно указывают на его полное неприятие астрологии. Можно только сожалеть, что неглубокое знакомство с историей науки позволяет некоторым авторам относить Галилея к астрологам. В действительности Галилей объявил войну средневековым доктринам; он не мог допустить в основание своих знаний ничего таинственного. Именно так рождалась современная наука.