— Да, знаю. Это — лучший из сыновей Венеции. Если бы вы только видели, как он страдает за отца, вы бы сжалились над ним!
— Послушай, — прервал ее офицер, подняв руку, чтобы заставить ее быть внимательной.
На мосту святого Марка зазвучала труба, и снова послышались слова, обещавшие от имени Сената триста цехинов за арест браво.
— Да, это офицер республики назначает цену за голову изверга! — воскликнула Джельсомина.
— Так чего же ты еще споришь?
— Я не понимаю вас, — сказала Джельсомина, еле переводя дух.
— Глупая, да ведь этот человек — Джакопо Фронтони!
Джельсомина не хотела верить, но взгляд Джакопо убедил ее в ужасной истине, и она упала без чувств. В ту же минуту браво увели.
На улицах Венеции стоял тот таинственный ропот, то жужжанье недоверчивого любопытства, которые характеризуют собой нравы этого города. Толпа прохожих сновала по площади, около гранитных колонн, как бы надеясь снова видеть браво на своем обычном посту. Среди общего гула в толпе раздавались голоса, хвалившие справедливость республики, и те, кто в продолжение многих лет не проронили ни одного слова об общественных делах, теперь рассуждали, как самые смелые из обывателей города.
День прошел спокойно. В церквах продолжали служить заупокойные обедни по Антонио.
В обычный час площадь святого Марка наполнилась гуляющими; патриции, как всегда, покинули Бролио, и веселье было в самом разгаре, когда на башне прозвонили второй час ночи. Гондолы с дамами появились на каналах. Во дворцах открыли ставни, чтобы свежий ветер проник в покои, и музыка раздавалась в порте, под мостами и под балконами красавиц.
Было десять часов вечера. Немногочисленная семья собралась в кружок в одном из дворцов, ничем по виду не отличавшийся от других. Отец, едва достигший зрелого возраста, с гордостью держал на руках веселенького трехлетнего ребенка и с любовью следил за его играми. Венецианка с золотистыми косами и румяными щеками лежала на кушетке и любовалась дорогими ей существами. Девочка — вылитый портрет матери — играла с другим ребенком, возраст которого еще трудно было определить.
На Пьяцце прозвонили третий час ночи. Обеспокоенный этим звоном, отец опустил ребенка на пол и посмотрел на часы.
— Хочешь прокатиться в гондоле? — спросил он жену.
— С тобой, Паоло?
— Нет, дорогая, я не могу: меня долго задержат сегодня дела.
— Вы меня всегда в этом уверяете, когда вам захочется быть подальше от меня.
— Не говори так, пожалуйста. Я сегодня должен увидеться с поверенным и хорошо знаю, что ты меня не станешь задерживать, когда дело касается наших детей.
