По-прежнему чувствуя задорную щекотность в душе, Сильвестр сказал, кривя в усмешке саднящие, разбитые губы:
— Так не правда! Я царевича-то и прежде видал. Что! Видал его, да! Он ростом много повыше, и лицом покруглее, и вообще не таков будет. Что! Не так? Не надуешь меня, брат! Я всю смуту в Москве обретаюсь, всех перевидел.
И выдохнул воздух, готовясь к новому злодейскому тычку. Но никто не пошевелился. Паренёк же забеспокоился, заёрзал на кресле, что-то быстро и невнятно бормотнул себе под нос. Потом вскочил на ноги, мелкими шажками сбежал с помоста и почти упал Сильвестру на грудь:
— Ты, братка, не то, не то говоришь… Ты не так царевича помнишь… Он, верно, — он был повыше да покруглее, — это правда… Я, братка, знаешь каким был? Одной рукой пять пудов подымал играючи! Да! Жизнь проклятая, смута окаянная, — всё она виновата! А ты думаешь, легко, да? — когда на твоих, почитай глазах сестру родимую зарежут, и возлюбленного моего слугу Федотку? А? Подумал ты? С такой жизни похудаешь, братка! А как я в Нижнем жил? Как псина бездомная!.. Это тебе что — пустое, да? Как я хлеб плесневелый жрал? Как спал в коровнике? А? Тебе, вот, случалось ли в коровнике спать? Рожа-то гладкая, — вижу, что не приходилось. У меня-то, небось, ещё поглаже твоего была рожа, когда у батюшки, у государя в терему жил… Ты, как тебя, Сильвестр Афанасьич, не говори так, а лучше посмотри получше: ведь я же это? Да? Я? Я — царь московский, Феодор Борисович! Признал ли?
Сильвестр подумал, решил, что прозвучавшие объяснения достаточно убедительны, что в случае чего ими вполне можно успокоить собственную совесть, а лучшего поворота событий всё равно ждать не приходиться и громко сказал:
— Ох, признал! Признал, государь! Прости, окаянного холопа! — и хотел рухнуть в ноги, но паренёк удержал его:
— Вот славно! Вот как славно! Прощаю. Прощаю и милость свою царскую тебе сейчас явлю. Весь сия — твоя вотчина, что ли?
— Нет, государь, случаем сюда забрёл.
— Так я тебе её и жалую. Будь ты дворянин!.. Нет, будь ты боярин, и… В каком, говоришь, приказе служил? В Посольском? Твой отныне приказ: распоряжайся в нём на благо царёво… А этот, с тобой — это кто?
— Послушник монастырский, Агафон.
— Встань, раб Божий, Агафон? Ты признал ли меня? Говори?
— Так я… — Агафон повёл толстым носом, — я ж и в Москве-то не был никогда… Я из Новгороду…
— Из Нижнего? — быстро спросил паренёк.
— Из Великого…
— А в Нижнем не бывал?
— Не случалось…
