Адмирал Гонсалес де Мендоса и капитан корабля Ордуньес встали неподалеку от шкафута, по которому должны были проходить цыгане.
Возможно, из-за тошнотворного гнилостного запаха, который начал распространяться из открытого трюма, или же из-за мерзкого и убогого вида заключенных, поднимающихся на палубу, или же и из-за того, и из-за другого адмирал и капитан корабля отошли немного назад — то ли на свежий воздух, то ли невольно отшатнувшись от ужасной сцены, представшей перед их глазами.
Почерневшие гангренозные раны на ногах, запястьях и оголенных спинах. Потухшие отрешенные взгляды взрослых и исхудавшие, опаршивевшие от болезней тела детей. Жгучая ненависть, которая, казалось, буквально струилась по жилам самых стойких, и безвольная отрешенность тех, кто покорно шел навстречу своей незавидной судьбе. Одежда, превратившаяся в грязные лохмотья, от которых порывы ветра разносили во все стороны гнусный запах человеческих выделений, смерти и разложения. Из трюма корабля раздались выстрелы и крики: некоторые из цыган предпочли смыть постигший их позор кровью, и теперь, в ходе начавшейся потасовки, эта кровь вместе со шматками плоти размазывалась по полу и по стенам трюма. Другие, уже поднявшись на палубу, но еще не дойдя до трапа, умирали от ударов пик и шпаг, потому что бросались на конвоировавших их солдат с единственной целью — быть убитыми и тем самым поскорее положить конец своим мучениям.
Когда стали выходить цыгане из последнего — третьего — трюма, лейтенант сообщил адмиралу и капитану корабля, что в первом трюме насчитали сорок трупов, причем три из них — детские. Они валялись там среди снующих туда-сюда голодных крыс, луж мочи и прочих зловонных нечистот.
Через два часа, когда корабль покинули последние цыгане, оставив за своей спиной на палубе еще около двадцати трупов, общее число погибших достигло ста восьмидесяти шести. Получалось, что из девятисот сорока двух цыган, взошедших на борт этого корабля в порту Картахены, лишь семьсот пятьдесят шесть добрались живыми до местной тюрьмы.
Офицеры и солдаты, так же как и все прочие очевидцы этого жуткого события, понимали, что никакими словами невозможно выразить те чувства, которые охватывают человека при виде подобного зверства и связанных с ним трагедий, а потому на корабле на несколько часов воцарилось напряженное молчание.
— Я схожу в тюрьму и посмотрю, что можно сделать с этим бедствием, — сказал адмирал и поспешно зашагал по палубе, глядя на небо, которое после нескольких дней сплошной облачности наконец-то решило подарить людям хоть немного солнечного света.
