— Никому я здесь не нужен, товарищ старший лейтенант. С утра до вечера баклуши бью.
— Сами виноваты, товарищ Смолин. Берите молодую собаку, дрессируйте, воспитывайте.
— Где ж ее взять? Нет в отряде подходящих собак.
— Ну, знаете!.. Плохо стали видеть, товарищ Смолин. В моем распоряжении добрая сотня рабочих собак, да в питомнике столько же.
— Собак много, а подходящих к моему характеру нет.
— Есть! Выбирать не умеете.
Ни злиться, ни повышать голоса Смолин не имеет права. Терпит. Говорит, как ему положено.
— С каких это пор, товарищ старший лейтенант, вы потеряли веру в инструктора Смолина?
Смягчился Николаев.
— Ну, а если умеете, то не хотите выбрать. Привередничаете.
— Да вы поймите, товарищ старший лейтенант, но могу я после Джека работать с какой-нибудь собакой.
— Другие работают с рядовыми собаками, а вам подавай особо даровитую, особо породистую, особо покладистую, особо приметную!
Вот и договорились… боевые друзья. Бывшие друзья. Все. Можно разбегаться. Но они не торопились. Сидели. Смотрели друг на друга. И даже теперь, после всего, что было сказано, Смолин не верил, что Николаев так думал, как говорил. Глаза его по-прежнему были ласковыми. Почему же не скажет он ничего по-доброму? Должность мешает?
— Пошлите в тревожную группу, товарищ старший лейтенант. Временно. Проветрюсь, хлебну свежего воздуха — и вернусь.
— Ты мне здесь, дорогой Саша, нужен. Не могу без тебя.
— Ну если так, я подам рапорт по всей форме.
— Подавай. Я наложу резолюцию: «Категорически возражаю».
— Я демобилизуюсь.
— Не посмеешь.
— Для такого дела большой храбрости не надо.
— Ты не сделаешь такой глупости.
— Какая ж тут глупость? Все пограничники, отслужив свой срок, демобилизуются.
— А ты не «все». Ты Смолин! Следопыт божьей милостью. Самородок, плюс школа, плюс опыт, плюс громадная любовь к своему делу. Не можешь ты бросить границу. Глубоко ты вошел в нее. Засохнешь без КСП, без тревог, без преследований, без ракетных всполохов, без красно-белых столбов. Граница — твоя жизнь.
Правильно сказал. Хорошо. В душу заглянул. Мысли и чувства Смолина в слова отлил. Раньше не очень нахваливал следопыта, а теперь вот, в самое неподходящее время, проговорился. Действительно, Смолин не мог уйти с границы. Всю жизнь будет носить зеленую фуражку. Нигде не будет ему так интересно, как здесь. На границе он открыл себя. Зачем же бежать отсюда?
Смолин засмеялся. С трудом, через силу, подавив собственное сопротивление, но все-таки засмеялся.
