— Ну что, Саша?
— Положение тяжелое, товарищ майор. Похоже на то, что он затесался в толпу пассажиров. Если так, пиши пропало.
— Не отчаивайся! Ищи, дорогой. Ищи до последнего издыхания. Ищи, друг, пока сердце бьется. Оправдай свою славу. Другого выхода у тебя нет.
Аргон без команды взял след и побежал. Колонны вокзала, его стрельчатые окна и громадные двери все ближе и ближе. Осталось меньше ста метров до гранитных ступеней.
Вдруг в конце аллеи Аргон круто свернул вправо, уверенно пересек проезжую часть площади и потащил в боковую улицу.
«Ага, голубчик, — мысленно порадовался Смолин, — все-таки не полез на рожон. Отвалил в самый последний момент. Не выдержал. Вот тут, пан Бурый, и таилась погибель твоя. Теперь не уйдешь. Теперь твоя песенка спета, Скоро увидимся».
Боковая улочка уперлась в железнодорожную насыпь. Дальше дороги нет. Аргона это не смутило. Он вскарабкался на земляной горб, перемахнул через бетонный забор и побежал по шпалам не вдоль рельс, а поперек. Пересек один, второй, третий накатанный путь. Промчался по четвертому, заметно поржавевшему, метров двести и привел Смолина на большое вагонное кладбище. Скелеты пассажирских вагонов. Обугленные платформы. Помятые, покореженные пульманы. Ободранный товарняк. Вагоны, снятые с колес, вросшие в землю. Гондолы для перевозки руды, угля, ставшие железным ломом.
Аргон бежал изо всех сил, предчувствуя счастливый финиш. Смолин тоже был готов к встрече с Бурым. Где-то здесь он затаился.
Аргон ткнулся носом в темный пролом теплушки, снятой с колес. Смолин попридержал собаку, включив карманный фонарик, осветил внутренность вагона и, хотя еще не видел беглеца, но уверенный, что он там, закричал:
— Руки!
Бурый лежал в углу вагона на охапке старой соломы. Спал. Или не пожелал повиноваться. Смолину пришлось повторить приказание. Медленно, не отрывая головы от соломы, глядя на луч фонаря, не щурясь, усмехаясь, Бурый поднял руки. Они у него были действительна длинные, как у гориллы. Правая кисть замотана окровавленной тряпкой.
Был в Немирове, на могиле нашего с тобой друга. Часа два я с ним разговаривал, орудовал топором, лопатой, обтесывал камень. Помнишь, какой махонький дубок мы посадили у его изголовья? Теперь он вымахал выше ограды. И елочки поднялись метра на полтора. Через два или три года над Лешей будет шуметь зеленый шатер. И в его ветвях закукует кукушка.
Весной, услышав первую кукушку, я всегда вспоминаю заповедный Каменный лес, парашютиста. И все, все вспоминаю.
