Расселл остановился шагах в четырех от Фрэнки на втором нижнем уровне станции бостонской подземки, на Парк-стрит.
— Ладно, — сказал он. — Я тут. Идем или что?
Фрэнки подпер собой красно-белый столб.
— Смотря как поглядеть.
— На меня не гляди, — сказал Расселл. — Я с без четверти пять на ногах. И не стою на них совсем. Если не поеду, мне светит кое с кем в койку завалиться.
— А по ночам у нас теперь чем занимаются? — спросил Фрэнки. — У меня сеструха Сэнди, мы в детстве, так ее по ночам дома на аркане не удержишь. А теперь во вторник-среду днем — и нет ее. Я дома уже месяц с гаком, ее во вторник-среду никогда нет.
— Должно быть, пожарник завелся, — сказал Расселл. — По ночам дежурит на каланче. И молодой, раз по выходным не ходит никуда.
— Или, блядь, болонь, — сказал Фрэнки. — С фараонами то ж самое. Я ей сказал: «Не мое дело, Сэнди, я только надеюсь, что ты с не болонью никакой барахтаешься, вот и все». А она смотрит на меня: «А чего такого? — говорит. — Чем таким особенным вы, ребята, от полиции отличаетесь?» Жаль мне эту детку.
— Себя пожалел бы, — сказал Расселл.
— Я и жалею, — ответил Фрэнки. — Но ей-то никогда особо не фартило. Хотя с рук-то много чего сходило, я не об этом. А вот просто не фартило.
— Никому никогда не фартит, — сказал Расселл. — Что тут, блядь, нового? Я просто с девкой тут познакомился, она говорит: заходи давай. А я ей: слушай, мне тут кое-где надо быть. Чё такое, а вечером? А вечером ей работать. Поздно со смены. Мне-то что. Я и раньше допоздна. Нянечка она. Говорит мне: «Мне весь день жопы старичью мыть, все такое. Я потом на ногах не стою. Думаешь, мне в койку с тобой потом захочется? Как считаешь? Нет».
— Вот так номер, — сказал Фрэнки. — Так и вижу, что она за штучка будет — хоть объяву давай: хочу поебаться. Красота. Может, у нее там бутылки битые горстями.
— Слушай, — сказал Расселл, — тебе не повредит. Я почти четыре года жопой песок жрал. Я б и змею себе на хуй натянул, если бы ее мне кто-нибудь подержал. Девки-то эти ладно, такую увидишь — и на растяжку шваркать не встанет. Но, блядь, лохматые сейфы у них есть.
На южном перроне через дорогу возник неуклюжий толстяк. В белой робе, с синим пластмассовым ведерком. Повернулся к ним спиной и воззрился на кафельную стену. Ведерко поставил. Упер руки в бока. На стене красным были набрызганы корявые буквы дюймов восемнадцать высотой. Они гласили: ЮЖНЫЙ ХУЮЖНЫЙ. Дядька нагнулся, достал из ведра железный ершик и банку растворителя.
