— Слушай, русский, — спросил Рахмад, ударяя Кира еще раз по макушке сапогом. — Я тебя не понимаю. Ты нам деньги привозишь, оружие. Зачем мне тебя за это в яму сажать?
— Не за это, а потому что, — терпеливо ответил Кир. — Ты получше бей, получше, чтобы юшка пошла.
Рахмад вздохнул и врезал от души, так что Кира отбросило на противоположный скат ямы и из ссадины на лбу хлынула кровь. Старлей на дне задергался, застонал — кажется, приходил в сознание.
— Ну все, — прошипел Кир, — закрывай.
Рахмад задвинул тяжелую деревянную крышку и приладил замок. Уходя, он все так же чесал в затылке и бормотал: «Не понимаю».
Наставник Кира однажды девять дней провисел на дереве. К концу срока язык у него распух так, что не умещался во рту, губы раздулись наподобие дохлых жаб (да и пахли не лучше), а грудь впала, склеившись с позвоночником. Однако все, за чем полез на дерево, знакомый Кира получил. Проблема Кира была в том, что он никак не мог решиться окончательно бросить все и взобраться на дерево. Предпочитал, чтобы за него на тернистых ветках раскачивались другие. Вот и сейчас он озабоченно разглядывал себя в карманное зеркальце. Разглядеть что-то в узких полосках полуденного света, бивших сквозь щели в крышке, было сложно, и Кир вертел зеркальце то так, то эдак. «Это странное зеркало, — напевал он, — в нем не виден целиком умный, гордый и в меру упитанный Кир. А видно только ухо… или, скажем, глаз». Глаз-то Кира и беспокоил. Фингал под ним выглядел ненатурально. Все в этом лилово-красном синяке так и кричало: «Фальшивка!» — хотя болел он, гад, по-настоящему. «Ладно, — заметил Кир, пряча зеркальце в карман. — Это все же не девять лет под землей сидеть, доить там коров и рожать детей. Как-нибудь справлюсь».
Тут как раз Старлей перднул, всхлипнул и распахнул глаза. В распахнутые глаза немедленно насыпалось с полкило земли, и лейтенант, заорав, сел и принялся тереть пострадавшие органы. Потом, ощутив, что и остальные органы пострадали не меньше, заорал еще жалобней.
— Тише! — прошипел Кир. — Моджахеды прискачут, накидают тебе пиздюлей за нарушение их послеобеденной сиесты. И мне заодно.
Старлей развернулся и уставился на Кира. В осоловелом взгляде забрезжило узнавание:
— А. Ты этот. Из ямы.
— Ага. Мотомеханик Александр Костылин, четырнадцатая стрелковая. А ты откуда будешь, старлей?
— А я с Кемерова, — ответил лейтенант.
— Часть какая?
— Стройбатовские мы.
— А. То-то гляжу, рожа у тебя больно небритая. Курить хочешь?
