— Кудрявый! — закричали приятели, испугавшись, как бы его не затянуло в воронку. — Брось ее, Кудрявый!
Ну Кудрявый наконец сумел сграбастать ласточку и одной рукой погреб к берегу.
— Давай назад, — приказал Марчелло парню на веслах.
Тот без звука развернулся. Кудрявый поджидал их, сидя на грязной траве у бережка с ласточкой в руках.
— Чего она тебе занадобилась? — удивился Марчелло. — Поглядели бы, как утопнет.
Кудрявый ответил не сразу.
— Промокла вся, — проговорил он наконец.
— Обождем, пока обсохнет.
Птица обсохла быстро. Спустя пять минут она уже летела над Тибром, и Кудрявый не отличил бы ее от остальных.
Лето 1946-го. На углу виа Цокколетте Кудрявый увидал под дождем группу людей и не спеша направился к ней. Среди тринадцати или четырнадцати зонтиков выделялся один, гораздо больше остальных, с пришпиленными сверху тремя картами — бубновым тузом, тузом червей и шестеркой. Мешал карты Неаполитанец, народ ставил по пятьсот лир, по тысяче, а то и по две. Кудрявый постоял с полчасика, следя за игрой. Один чересчур азартный синьор все время проигрывал, а прочие — тоже неаполитанцы — то проигрывали, то выигрывали. Когда толпа наконец рассеялась, уже начинало темнеть. Кудрявый подошел к Неаполитанцу, мешавшему карты, и спросил:
— Можно словцо сказать?
Тот вскинул подбородок.
— Ну?
— Из Неаполя, что ль?
— Ну?
— Это у вас в Неаполе так играют?
— Ага.
— И как это?
— Н-ну… враз не объяснишь, но научиться можно.
— А меня научишь?
— Могу, — сказал Неаполитанец, — только…
Он хитровато улыбнулся, словно замышляя какую-то каверзу или намекая: ты мне — я тебе. Потом утер мокрое от дождя губастое лицо, молодое, но уже изборожденное морщинами, и заглянул Кудрявому в глаза.
— Научу, отчего не научить. — И, поскольку тот помалкивал, добавил: — Баш на баш!
— Идет, — серьезно ответил Кудрявый.
Тем временем вокруг зонтика опять начали собираться люди; среди них были те же неаполитанцы, что и в первый раз.
— Обожди пока, — бросил Кудрявому его новый приятель, снова раскладывая карты на зонтике.
Кудрявый отошел в сторонку и стал следить за игрой. Прошло часа два. Дождь стихал; почти совсем стемнело. Неаполитанец наконец собрался уходить: сложил зонт, спрятал карты в мешочек и оглядел товарищей по игре. Их осталось двое: один белобрысый, щербатый, другой низенький, в клетчатых штанах по колено, как у иудея. Они приветливо раскланялись с Неаполитанцем, который сослался на дела, и даже Кудрявому кивнули на прощанье.
