Она успела прочитать добрую половину книг с полок прежде, чем дата на железнодорожном билете совпала с наступившим днем. Почти не задумываясь о том, что ее ждет дальше (ведь пока есть осознание этого «дальше», значит обязательно что-нибудь будет), она закинула несколько вещей в найденный среди экспонатов солдатский вещь-мешок, туда же засунула недочитанную книгу стихов, не оглядываясь вышла и захлопнула за собой дверь. У крыльца ее ждало такси.
Когда машина подъехала к пустынному вокзалу, проходящий поезд уже показался на горизонте. Сонный диспетчер отозвался эхом по стенам и замолк. Она купила пачку сигарет в киоске, покурила не спеша уже на перроне и зашла в вагон. Место плацкартное и довольное удачное — всего один спутник — молодой парень, видом своим внушающий, что вряд ли начнет предлагать совместное распитие водки и травить пошлые анекдоты. Она молча бросила рюкзак под столик, села у тут же уставилась в окно. Сыро. Пусто. Пахнет машинным маслом. Поезд на прощанье дернулся и медленно покатился в будущее.
Из дневниковых записей сентябрь, 2
- Иногда мне становится не по себе от того, того, того, черт бы побрал! Я стараюсь лечь спать, то есть, ты ведь понимаешь меня, лечь в прямом смысле слова - это когда тело вытянуто вдоль скомканной кровати, сообразно моему белому одеялу. Оно должно быть всегда белым! Это важно! Очень важно! Иначе никак.
То есть я хочу сказать, когда я ложусь спать, мне всегда неудобно и я, ворочаясь, совершенно непрямолинеен. Мне иногда приходит в голову мысль, что непрямолинейность даже - пусть и плохо (ведь это совсем никуда не годится)...
- Спи как хочешь.
- Заткнись. Я еще только начал.
- Уже скоро стемнеет. Понимаешь?
- Да. Стемнеет. Меня поведут мыть. Да. Сегодня - я. То есть я хочу сказать - весь такой чистый и белый, а вокруг будет темно. Совершенно не прямолинейно. Когда я засыпаю, то всматриваюсь в нее, то есть в темноту. Мне кажется, я ее слышу. Это совсем простой звук - похож на разрывающийся вдалеке снаряд. Только слишком далеко. Слишком далеко. Слишком далеко.
- Успокойся.
- Да. То есть дело не в этом. Когда они взрываются - это как другая форма жизни. Ну ты ведь должен понимать! Это как на совершенно темной земле вызревают сотни, сотни, сотни, сотни больших и маленьких, высоких и низких, в багровых прожилках - они как кроны - обволакивают эти самые вздувшиеся пузыри - растут, растут, растут... Кисло пахнущие, как нарывы, как тот, что появился здесь недавно. Новенький. Гаденький. Гниющий с головы до ног. Кажется, крокодил. Да-да. Именно. Колол в себя. Де-зо-мор-фин - какое красивое слово. Какие холоднокровные животные эти медсестры! Они смотрят на меня с опаской. Кро-ко-ко, кро-ко-ко, крокодильные зубастые морды выклацывают список запрещенных пациентам вещей, распорядок дня, инь и янь, "покажи язык", у сгнившего наркомана галлюцинации - он уверен. что в его глазницах живут бабочки, они мешают ему спать, они щекочут его изнутри своими крыльями. Раньше бабочки были безкрылы. Они вылетают у него из глазниц, порхают по палатам, бесстыдно подслушивают в сестринских, спариваются у них на виду, щеголяя хитиновыми экзоскелетами.
