. Вы не подозреваете о его существовании до тех пор, пока не увидите своего ребенка побитым или расстроенным.
Я ясно помню тот день, когда моя старшая дочь пришла из детского сада и тихо села на край кроватки, склонив подбородок к груди и сжимая в руках варежки. Что-то случилось. Выудить из четырехлетнего ребенка это так же трудно, как сортировать сырую шерсть. Наконец, губы задрожали, она зарыдала и, всхлипывая, сообщила, что ее обижают. Нарисованная ею картинка рыбки порвалась, а две девочки, которых она считала своими подружками, смеялись над ней и перешептывались, не посвящая ее в свои тайны.
Я почувствовал, как внутри все похолодело, и приготовился к бою. Я никогда не верил, когда обвиняемые на суде говорили, что им на глаза упала красная пелена, и они не понимали, что творят, пока не оказывались посреди лужи крови и горы костей. Теперь мне это понятно и очевидно, как после приема новокаина. Меня трясло от гнева библейской силы. Я был зол, раздражен, выведен из себя, разгневан. Большую часть своей сознательной жизни я фиксировал несчастные случаи. Но это чувство было мне незнакомо. Я бы убил этих девочек. Без сомнений, без сожаления, не боясь последствий. Но вначале придушил бы и содрал кожу с их домашних животных. Нарезал бы их дедушек и бабушек на отбивные. Надругался бы над их любимыми персонажами комиксов. И если все, что я говорю, вызывает у вас усмешку (и кажется преувеличенным), то хочу подчеркнуть — я действительно это чувствовал.
Пугающим было не столько желание расправиться с малолетними детьми, сколько то, что это желание взялось ниоткуда. Это было желание моего внутреннего Крестного отца. Желание защитить своих детей древнее, чем сам человек.
Инстинкт охотника, предохранявший мою ДНК от того, чтобы она попала на завтрак к саблезубому тигру, остался неизменным. И чтобы вызвать его к жизни, достаточно неудачного дня в жизни моей четырехлетней дочери.
Той ночью я не мог заснуть, пытаясь прийти в себя. Меня поразило, сколь быстрым и всеохватывающим было это чувство. Как за мгновение испарились результаты десяти тысяч лет культурного и социального развития человечества. Еще я думал о том, как же справлюсь с предстоящими тридцатью годами взросления моего ребенка. Что буду чувствовать, если случится что-то действительно серьезное, если мою малышку по-настоящему обидят? Что я буду делать, когда какой-нибудь подонок разобьет сердце моей дочери?
Этот психический террор подстерегает каждого родителя. У вас нет возможности подвести итог, обратиться в суд, отказаться от дальнейших потерь и выйти из игры, как на бирже. Если случается что-то ужасное, вы взорветесь подобно атомной бомбе. Ради своего ребенка вы можете уничтожить весь мир. Конечно, это выглядит страшно и жутко. Но следующее, что случается в вашей жизни, это телефонный звонок. В трубке раздается голос незнакомого вам мужчины, который, еле сдерживая себя, сообщает, что его девочка подралась сегодня с вашей дочерью, которая назвала его дочку рыжей и не позволила ей играть с кукольным домиком. И теперь ему приходится успокаивать маленькое, потерявшее всякую надежду существо, мир которого рухнул. И, наполовину умоляя, наполовину угрожая, он спрашивает, что вы намерены делать по этому поводу?
