— Конечно-конечно. — Хью изобразил непринужденную улыбку. — Тогда подождем маму.
— Беатриса! — послышался из-за террасы встревоженный голос Аманды. — Беатриса, ты где?
— Она здесь! — отозвался Хью. — С ней все в порядке.
Из-за угла показалась жена, держащая за руку Октавию. Аманда была в трусиках от белого купальника-бикини, шлепанцах, расшитых бусами, и обтягивающей белой футболке.
— Беатриса, не приставай к папе! — резко произнесла она.
— Да ничего она не пристает, — возразил Хью.
— Я велела ей оставаться со мной, пока я не соберусь.
— А где Дженна? — спросил Хью. — Разве она не должна помогать тебе?
— Дженна распаковывает свои вещи.
Аманда отпустила Октавию, бросила полотенце на шезлонг и одним ловким движением стянула с себя футболку. Под футболкой лифчика не оказалось. Грудь у Аманды была высокой и загорелой, без единой растяжки. Еще у нее был подтянутый живот, сильная и мускулистая спина и выпуклые бицепсы. Хью поймал себя на том, что с этими коротко подстриженными волосами, поблескивающими на солнце, Аманда напоминает ему амазонку.
— Вот это тебе, — сказала она Октавии, достав из сумки четыре мандарина-клементинки. — А это тебе, Беатриса. Сядьте на травку и поешьте, а кожуру бросьте сюда, в сумку. И ходите осторожно.
Девочки протопали на травку, в тенек, и принялись чистить клементины. Аманда несколько мгновений наблюдала за ними, словно размышляя, не следует ли отдать еще какое-нибудь указание. Затем вздохнула и повернулась к своему шезлонгу.
— Ну вот, — сказал Хью, когда она уселась. — Мы приехали. Неплохо, а?
— Да, недурно, — согласилась Аманда, хотя в голосе ее до сих пор чувствовалась некоторая ворчливость. Она достала из сумки книгу в бумажном переплете и быстро пролистала в поисках нужной страницы. — Досадно только, что здесь нет теннисного корта.
— Главное, что это все наше, — продолжал Хью. — И ни из-за кого не надо беспокоиться. Мы можем делать все, что захотим.
Он глотнул еще пива, потом поставил стакан на землю, протянул руку и нежно коснулся ее обнаженной груди.
— Хью! — сказала Аманда, глянув в сторону детей.
— Да ничего страшного, — уверил ее Хью. — Они нас даже не видят.
Его пальцы скользнули к ее большому коричневому соску, и тот слегка напрягся от прикосновения. Хью взглянул на лицо жены, проверить, как та реагирует, но ее глаза были скрыты за солнечными очками от Гуччи, а накрашенные губы оставались недвижны.
Хью захотелось знать, какие же чувства на самом деле скрываются за этим внешним совершенством. Может, под этой бесстрастной маской, этими прекрасно вылепленными мышцами по-прежнему таится страсть? Или вся чувственность сошла с нее, как старая кожа?
