Сейчас моя голова заработает нормально, — пытался убедить я себя. Скорей всего, это просто микроинсульт или что-то в этом роде. Я всё ещё так и не понял, что именно косяк вывел меня из строя. Разве это не обезглавливание? У моей головы возникла проблема из-за того, что она всё ещё на месте. Вот дерьмо! А можно ли мне сидеть, подавшись вперёд? Ведь всё равно меня никто не видит ни спереди, ни сзади...
Только те, кто сидят в шикарной ложе, прямо над сценой.
Так. Что ты только что сказал?
Да, те люди, — похоже, что это менеджер и ... территориальный управляющий...
Кто же теперь будет нами управлять? — кричали мои руки. — Что делать? — говорили кисти из индийской резины.
Времени на размышления нет. Ты — барабанщик. Делай, что надлежит делать барабанщику. 1, 2, 3, 4 — пошёл страшный отсчёт.
«ТИНГ ТИНГА ТИНГ ТИНГА ТИНГ ТИНГА ТИНГ-вот как изумительно играет барабанщик,» — подумал я. Смотри, никаких проблем! Уверенно поднимаю голову. Направляю свой гордый взгляд на богоподобного территориального управляющего и звоню дальше ТИНГ ТИНГА ТИНГ ТИНГА.
Но что-то было не так, как надо. Музыканты на духовых инструментах стали оглядываться на меня, и тогда я сделал так, как меня учили преподаватели. Если вы ошибаетесь, нагло смотрите на другого музыканта, тем самым давая ему знать, что это он неправильно играет свою партию. Но, покуда, мы дальше продолжали играть, уже Крис, Франк, гитарист и бас-гитарист, стали бросать на меня обвинительные взгляды, поскольку я продолжал дерзко улыбаться сидящим в ложе руководителям, мол, только попробуйте найти в нас хоть какой-нибудь изъян.
И всё-таки какой-то тоненький голос внутри взывал ко мне. Вдруг, по счастливой случайности я внимательно посмотрел на свои ноги. О, ужас! Они даже не шевелятся. «Ладно, — подумал я, нетрезвый оптимист. — Как-нибудь с этим разберёмся. Извините, парни, но мы...» БУМ ЧИК БУМ ЧИК... Смотри-ка! Получается! Большой барабан и цимбал — всё в порядке!
Смотрю наверх, и понимаю, ТИНГ ТИНГА нет. Уволился! Ноги заработали, а руки отключились. Завис на секунду, нужно быстренько кое-что скорректировать... Продолжаю играть дальше, не обращая внимания на тот разрушительный эффект, портящий музыку, которую мне следовало держать, и на раздражённых танцоров, подходящих один за другим со своими жалобами и обвинениями.
К тому времени я погрузился туда, где забвение — слишком мягкое описание, где самоанализ, как таковой, полностью отсутствует, где каждый — совершенный придурок уверен, что все, кроме него, естественно, не принадлежат этому миру.
