Но Друз еще оставался трибуном и собирался приступить к своей последней реформе — дарованию прав гражданства союзникам. Он твердо заявил, что не отступит ни на шаг. Между тем напряжение достигло предела. Союзники жили только надеждой на Друза. Когда Друз внезапно заболел, во всех храмах Италии мужчины, женщины, дети день и ночь молились об одном — только бы он выздоровел! Только бы он остался жив! (Vir. illusir., 67, 12)>{16}.
Молодой реформатор имел все основания опасаться за свою жизнь. И вот он, быть может, склонившись к мольбам союзников, трепетавших за него, решил до голосования поберечь себя. Тедерь он «изредка выходил из дому, но все время занимался у себя, в слабо освещенном портике». Народ не забывал его и навещал чуть не каждый день. Однажды вечером Друз провожал огромную толпу народа. Было это в темном дворике. Вдруг он громко вскрикнул и упал на руки подбежавших к нему людей (Арр. B.C., I, 36; Sen. De brev. v., 6, 2). Его отнесли в комнату. В боку у него торчал сапожный нож.
Позвали врачей. Но все было напрасно. Через несколько часов он умер. Перед смертью, будучи уже при последнем издыхании, обведя глазами рыдавшую толпу, он промолвил:
— Родные и друзья мои, будет ли когда-нибудь у Республики такой гражданин, как я? (Veil., II, 13–14).
Это были его последние слова.
Друзья Ливия не сомневались в том, кто убийца. То был не Филипп и не Цепион. Как ни тяжки были их грехи, на такое даже они не были способны. Котта уверенно называл Цицерону другое имя — имя Квинта Вария (De nat. deor., III, 81). Он был еще молод, ровесник Друза. Происходил он из Испании и был сыном римлянина и неримлянки. Цицерон много раз видел его на Рострах. Он запомнился нашему герою как «человек неуклюжий и безобразный», но говорить он умел (De or., I, 117). За свое происхождение он получил прозвище Гибрида, то есть Ублюдок.
* * *
Тьма, нависавшая столько лет над Римом, разом обрушилась. Союзники, обманутые в своих надеждах, восстали. Началась революция.
Революция. Террор
Друз был мертв. Италия пылала в огне гражданской войны. Враги Ливия воспользовались этим, чтобы нанести окончательный удар аристократии, которая якобы подстрекнула союзников к восстанию (ORP, fr. 11, р. 167). Варий в 90 году провел закон, по которому все сторонники Ливия обвинялись в государственной измене. «Всадники надеялись таким образом подвести всех влиятельных лиц (то есть римских аристократов. — Т. Б.) под ненавистное обвинение, суд над ними забрать в свои руки и, после того как они будут устранены, получить в государстве еще большую власть»
