- Сережа... - прошептала Света, зеленым привидением уплывая в комнату. - Сережа...
Он вспомнил сцену на остановке и у него зашумело в ушах. Он никак не мог оторваться от стены прихожей, а Света что-то делала в комнате и еле слышно шептала:
- Сережа... Сережа...
Он, наконец, пересек прихожую и остановился у дверного проема, и осторожно отвел в сторону занавеску с аистами, кувшинками и восходящим солнцем. Зеленое платье лежало на полу, беспомощно раскинув рукава, а Света с закрытыми глазами стояла посреди комнаты - и завела руки за спину, и... Упало на пол что-то светлое и почти невесомое.
"Боже, что я делаю! - в смятении подумал Корин, не в силах оторвать взгляда от почти обнаженной загорелой женской фигуры с ослепительно белыми маленькими грудями и ослепительно белой полоской трусиков. - Что я делаю, сволочь я распоследняя?! Что же я, гад этакий, делаю?.."
Он отшатнулся от занавески, сел на корточки, притиснул кулаки к потному лицу.
- Пусть все будет, как прежде! Слышите, кто вы там? Пусть все будет, как прежде!
Он говорил тихо, боясь, что услышит та, которая сейчас делает что-то невероятное в комнате, услышит, выйдет, ударит его по гнусной скотской морде, плюнет в бесстыжие глаза и уйдет, навсегда уйдет, хлопнув дверью.
- Гос-споди! - испуганно и недоуменно выдохнули в комнате. Гос-споди-и!..
Легкий шорох, легкие шаги... Света зеленой птицей влетела в прихожую и одарила его насмешливым и чуточку недоверчивым взглядом.
- Ты что, Сереженька, зелья приворотного наварил, что ли?
Она стояла над ним, почти касаясь его лица подолом платья, и у него хватило сил поддержать ее иронический тон, хотя выть ему хотелось от стыдобы.
- Да уж наварил, дорогая. Все лучше, чем самогонением заниматься. И помогло, опять же: в кои-то веки посетила.
Света надела босоножки, сказала, охорашиваясь перед зеркалом:
- Дурачок. Рецепт у тебя неправильный, - а смотрела все-таки
с недоумением и испугом, но говорила ласково, хоть голос и звучал ненастроенной гитарой.
И ушла. Тихо и плотно закрыла дверь - и исчезла. Трубой похоронного оркестра загудел лифт. Лязгнули дверцы, и не хватало только монотонного голоса: "Осторожно, двери закрываются", - в котором обычно звучит такая безысходность, словно двери эти закрываются навсегда.
Корин не посмел даже выйти на балкон, чтобы увидеть ее в свете бетонного остолопа-фонаря, чтобы услышать стук ее босоножек - он так и остался сидеть в прихожей, и долго там сидел у стены, созерцая невинных аистов, невинные кувшинки и невинное новорожденное солнце, и задавая себе всего лишь один вопрос:"А не скотина ли я?"
