«У меня вся жизнь впереди. Я все еще успею», – каждый вечер говорила себе Софья Львовна перед тем, как заснуть. И бессонница никогда ее не мучила.
Тамара Валентиновна невольно нанесла ей смертельный удар. Раньше все говорили, что она выглядит гораздо моложе своих лет, а та вдруг сказала: старше. И зеркало это подтвердило.
«Надо спросить у Марка», – подумала она и потянулась к вечернему платью. Это означало безоговорочную капитуляцию. Она готова лечь с ним в постель, лишь бы почувствовать себя желанной. Но что-то случилось со зрением. Еще неделю назад Софья Львовна видела в зеркале красавицу, а теперь там стояла женщина, мягко говоря, средних лет, с потухшим взглядом, тусклыми волосами и жалобным выражением лица.
– Пожалейте меня! – молила она.
А мужчин надо завоевывать. Особенно таких, как Марк.
Все это лишало ее уверенности в своих женских чарах. Уверенности во всем. Она напоминала дорогую фарфоровую вазу, на которой появилась сначала одна трещина, а потом и вся она покрылась паутиной мелких трещин. Фарфор все еще хорош, но про него теперь можно смело сказать: старье! На него еще стоит посмотреть, но налить воду? Увы! Все равно ведь вытечет. Эта ваза уже не годится на то, чтобы поставить в нее цветы.
Софья Львовна кое-как справилась с прической и макияжем, надела туфли на каблуках, которые прихватила с собой, и лишь под конец достала из чемодана украшения с рубинами. Она не чувствовала больше своего тела, то есть чувствовала тяжесть двух-трех лишних килограммов, будто на талии лежал свинцовый пояс. Этот пояс мешал ей двигаться, быть ловкой и сильной, а главное, молодой.
«Что вы со мной сделали?» – в отчаянии подумала она.
Она не шла, а брела по коридору, и ноги ее мгновенно устали от высоких каблуков. Все уже улеглись спать, и в доме было тихо. Угомонилась даже Татьяна, которая, разобравшись с сервизом и столовыми приборами, спала без задних ног. Хозяин надавал ей назавтра с десяток поручений, и Кабанова решила лечь пораньше, чтобы как следует отдохнуть перед новыми подвигами. В ее сознании этот дом похож был на авгиевы конюшни, и, если бы она знала, что это такое, она бы его отныне так и называла. Ей предстояло совершить подвиг, достойный Геракла: все вымыть и вычистить. Отдраить до блеска. Так велел САМ.
Стол был накрыт в гостиной. Роскошный стол, на котором, как и в прошлый раз, горели свечи. Пахло цветами, то ли фиалками, то ли орхидеями. Но настроение у Софьи Львовны было не то, что прежде. Ей теперь чудилось, что это запах увядания и тлена.
