Волнение Энгельса передалось его лошади, и она стала нервно перебирать ногами, испугав Хёхстера, который и так старался держаться не слишком близко.
— Вы прекрасно знаете, — сказал Хёхстер, отступая на два шага, — что ваше условие, во-первых, незаконно: решения в Комитете принимаются простым большинством голосов; во-вторых, оно и невыполнимо, так как всегда кого-то из членов Комитета нет на месте.
— Вы еще будете рассуждать о законности и незаконности! — возмутился Энгельс. — Вы, до сих пор не сумевший навести в городе элементарный порядок, обеспечить соблюдение простейших правил организованности. У вас даже защитники баррикад голодают — законно это или не законно?
Лошадь, еще более возбужденная гневным голосом своего всадника, взметнулась на дыбы. Хёхстер стремительно отскочил в сторону, и Энгельс, после нескольких энергичных усилий совладав с лошадью, бросил ему:
— Я сказал все!.. Ну, а ваш шарф, — он был теперь в его руках крепко скрученным жгутом, — мне еще пригодится! — С этими словами Энгельс пустил поводья и хлестнул лошадь тугим красным жгутом; лошадь еще раз взмыла на дыбы, потом с маху ударила в землю передними копытами и понесла. Мирбах заторопился вслед.
Когда Мирбах догнал Энгельса и поравнялся с ним, тот, еще клокоча от гнева, спросил:
— Отто, тебе, как главному коменданту города, я нужен?
— Еще бы! Я не знаю, что без тебя стал бы делать.
— Значит, ты не хочешь, чтобы я уехал? Ты против моего изгнания?
— Что за разговоры, Фридрих! Разумеется, против.
— И у тебя достанет смелости заявить об этом Комитету?
— А ты сомневаешься?
Энгельс помолчал, взвешивая слова Мирбаха; раскрутил свой шарф, снова обвил его вокруг шеи, бросил один конец за спину, другой — на грудь.
— Ну, если так, — сказал он повеселевшим голосом, — тогда я сейчас же отправлю в Комитет нарочного с заявлением, в котором напишу, что поскольку Отто Мирбах приглашен в город на пост главного коменданта по моему предложению и я являюсь его адъютантом, то требование Комитета безопасности о моем отъезде я исполню лишь в том случае, если это мне прикажет Мирбах. Что ты скажешь?
— Ты противопоставишь меня всему Комитету, — не сразу ответил комендант, — даже вознесешь выше Комитета. Это, разумеется, и нелогично, и незаконно.
Энгельс метнул яростный взгляд на Мирбаха.
— И ты заводишь ту же песню! А для меня сейчас существует лишь одна логика — логика борьбы за интересы рабочих, и для меня сейчас лишь то законно, что служит этим интересам. А они диктуют мне необходимость оставаться здесь возможно дольше и сделать все, что в моих силах, для обороны города. Я тебе, кажется, уже говорил: есть все основания ожидать, что падение последней баррикады Эльберфельда будет вестником скорого прекращения «Новой Рейнской газеты». Я защищаю здесь многое, и в том числе — свою газету. И сейчас лишь ты можешь мне в этом помочь.
