— Не путайся — ты будешь прикрывать меня, но все остальные — тебя.
— Зачем? — спросил Сэлд.
Глупый вопрос.
— Потому что иначе за твою жизнь и выеденного яйца не дашь, — с раздражением ответил принц.
Сэлд сразу ощетинился. Кто-то сомневается в его храбрости? Или в ловкости? Что он хуже остальных? В крайнем случае Острый Коготь сам заметит опасность.
— Острый Коготь в небе — царь и бог, он избежит любой опасности, — начал Сэлд — и запнулся.
Тень не должна уворачиваться от опасности. Эта служба — великая честь, но несущему ее вряд ли суждена долгая жизнь.
На сей раз Виндакс понял его правильно, он кивнул с мрачным удовлетворением и, не сказав больше ни слова, направился к двери.
Вынужденная отлучка принца кончилась. Наследник возвращался к придворным; как всегда, на шаг позади него следовала безмолвная Тень.
Человек полагает, а ветер располагает.
Поговорка
— Элоса, Элоса! Вставай!
Элоса протерла глаза и, прищурившись, посмотрела на мать. Джэссайна, прикорнувшая на койке в углу, с криком проснулась.
— Успокойся, глупая девчонка! — цыкнула на нее герцогиня. — Оставь нас одних!
Джэссайна проковыляла к двери и захлопнула ее за собой.
— Я не слышала, чтобы ты стучалась, — заметила Элоса.
— Вполне вероятно, что я забыла постучаться, — согласилась ее мать. — Накинь шаль и ступай со мной. Это очень важно.
Важной в Найнэр-Фоне сейчас могла быть лишь одна вещь.
— Есть новости от принца?!
— Да! Поторопись.
Герцогиня явно не собиралась вдаваться в объяснения. Элоса поднялась с выражением оскорбленного достоинства на лице. Тусклый свет, серые каменные стены и потрепанный ковер отнюдь не улучшили ее и без того пасмурное настроение. Двумя днями раньше Элосу выселили из ее собственной комнаты, более просторной, уютной и с окнами на солнечную сторону. Ей плохо спалось в темноте; отец строго соблюдал церковные предписания и следил, чтобы после отбоя все шторы в замке были плотно задернуты. Но еще девчонкой, стоило родителям выйти из детской, Элоса прокрадывалась к окну, открывала шторы, и солнце вновь заливало комнату.
Девушка закуталась в синюю вигоневую шаль, лежавшую под рукой — на стуле около кровати, уселась перед зеркалом и принялась расчесывать волосы. Обычно этим занималась Джэссайна. Элоса надеялась, что выведет мать из себя и заставит раскрыть карты, но герцогиня молча отошла к окну. Унылая, угловатая, в грязно-коричневом платье… Элоса не переставала удивляться, что отец нашел в этой женщине — слишком высокой, тощей, плоской как доска, с бесцветными волосами, вечно чем-то расстроенной. А может, такой она стала только в последнее время?
